Получился концептуальный альбом, типа пинкфлойдовской «Стены», состоящий из двух частей: первая — это диск «Долгая счастливая жизнь», вторая — «Реанимация». Всё вместе — 28 взглядов на одно состояние сознания человека. Самое глобальное из всего, что я делал.

— По сути, «Долгая счастливая жизнь / Реанимация» — это единый альбом, состоящий из двух частей. Это как бы определенные сны о войне, сны человека, который находится в состоянии постоянной войны. Впоследствии, когда альбом стал разрастаться, вещи примерно к четырнадцатой—пятнадцатой, концепция несколько изменилась. Получилось так, что альбом стал представлять собой одну длинную песню, состоящую из маленьких кусочков. Это 28 состояний человека, который, по концепции Станислава Грофа, спрыгнул, но ещё не приземлился. Находится на третьей стадии рождения. Который родился, но ещё как бы не вышел в реальность. И выходит в неё. И тут начинается огромное количество попыток выхода обратно, попыток вернуться, попыток идти вперёд, стоически преодолеть, делать вид, что всё здорово, что победили. Как на альбомах «Солнцеворот» и «Невыносимая лёгкость бытия» — самых трагических наших альбомах. Я считаю, что всё, что я делал в течение жизни, максимально реализовалось именно в «ДСЖ». Ну и параллельно это выразилось в музыкальной части. Огромное количество всевозможных вещей — какие-то цитатные намеки на The Beatles, сёрф есть, веселые всякие вещи, стихи, огромное количество самоцитирования, собственно говоря.

— А что это вообще такое — долгая счастливая жизнь? Откуда такой образ?

— Песня, да и вообще образ, возникла после очередного посещения реанимации. В некий момент представилось, что однажды так случится, что станет физически, жизненно невозможно принимать, скажем так, вещества, способные изменять, расширять сознание, — а это, по-моему, вообще необходимая составляющая настоящего рок-н-ролла. Вот. И если возникает такое — то что дальше? Когда праздников нет. Тогда — Долгая Счастливая Жизнь. Каждому из нас. Навеки и навсегда... Это одна из самых мрачных моих песен, если не считать «Реанимации» — пожалуй, самого страшного нашего опуса, рождённого в ситуации, когда я лежал под капельницей в одноимённом учреждении, а вокруг меня время от времени тривиально умирали люди — самоубийцы, передозники и проч. А я спешно записывал в блокнот обрывки их предсмертных бредовых речей — самую чудовищную, неистовую, невероятную поэзию, с которой мне довелось сталкиваться в этой жизни. Одних выносили, других заносили — а я записывал. В таком мглистом сумраке палаты. Собственно говоря, вторая часть альбома называется «Реанимация», и это соответствует действительности, потому что очень часто приходилось находиться в реанимации в это время — столько не было никогда. Вплоть до выхода из тела и таких всяких вещей. То есть сделано максимально возможное. Доведение человека до состояния критического. Даже не самоубийство, а то, где уже начинается бардо, смерть. В этих состояниях люди ведут себя по-разному. В этом состоянии, собственно говоря, и написано большинство этих песен. Я боюсь, что это, может быть, вообще последняя моя работа в этом поле. Потому что дальше, может быть, физически уже не потяну. Столько физических тягот я не выносил ещё ни разу во время записи и во время сочинения особенно. Полтора года ушло на невиданное... то, что называется прыг-скок.