От кончины Егора Летова прошло сорок дней. Написать о нём меня обязывает именно эта дата, поскольку за порогом жизни всё гораздо серьёзней чем здесь. Но, прежде чем сказать о Летове, необходимо вспомнить совсем другого человека.
Человека этого звали Николай Гурьянов. Протоиерей и почитаемый старец, он знал и видел многое из того, что никогда не будет ведомо нам, о чём в темноте своей мы даже не подозреваем. В ближайшие десятилетия его причислят к лику святых, в этом я не сомневаюсь. Однажды Николай Гурьянов сообщил одному из своих близких друзей и учеников: «Какая радость! Александр Блок вышел из ада». Сказал он об этом как о давно ожидавшемся событии…
Первое значимое появление Егора состоялось в более чем обычном антураже, иначе просто и быть не могло... Где-то в январе девяностого года я шёл к железнодорожному перрону в каком-то подмосковном городишке. Всё было по своим местам: ранний зимний сумрак с густым снегопадом, полный набор статистов – от полуспитых работяг до распальцованной молодёжи. Конечно же, каждый из них оказался в ту минуту на той привокзальной площади совершенно добровольно. То есть – якобы по своей воле. Я не стал садиться в свой поезд, потому что меня остановил уже знакомый, слышанный где-то до этого голос: «Трогательным ножичком пытать свою плоть, до крови прищемить добровольные пальцы…». Голос разносился из мощных динамиков, установленных на крыше киоска в котором продавались магнитофонные кассеты, акустика была отменной. Так и простоял я на одном месте все пятнадцать минут, пока звучало магически-гипнотическое летовское «Русское поле экспериментов».
Я подробно рассказал эту свою незатейливую историю потому, что у каждого кто её прочтёт есть своя, приблизительно такая же. Это ли не является доказательством поистине исполинского масштаба летовского творчества? Вот и вспомните сейчас, каждый – свою.
Моё личное знакомство с Егором случилось благодаря НБП, через десять лет после того зимнего вечера. Встретились как партийные товарищи, договорились о действиях по поддержке Лимонова, находившегося тогда в тюрьме. А за два года до этого, 1-го мая 1998-го, Летов и Непомнящий, сменяя друг-друга, пели для нацболов на митинге НБП под стенами московского кремля, на Васильевском спуске (кто там был, запомнят тот день навсегда). Осенью 2004-го, находясь на гастролях за границей, он через наших израильских геноссе передал мне привет и пожелания всяческих успехов. Вот в общем-то и всё, больше – ничего личного.
Летов – велик. Огласить это можно и нужно уже не стесняясь, поскольку сам Егор этого не услышит и не прочтёт. Летову удалось практически невозможное. Без концертов на больших площадках, без профессиональных студий звукозаписи, с помощью двух катушечных магнитофонов марки «Тембр», образно говоря – не покидая своей омской квартиры, он донёс свои песни до миллионов слушателей. Думается мне, что в обозримом будущем никто подобного не повторит: времена за окном не те.
Истинное творчество – всегда работа души. И чем больше Небесный Дар таланта, тем сильнее вцепляются в душу музыканта или художника разнокалиберные тёмные сущности. В смысловых кодах летовских строк столкновения Света и тьмы слышны отчётливей, чем у кого бы то ни было.
Летов жил честно, «на полную катушку», и даже его семилетнее молчание между «Невыносимой лёгкостью бытия» и «Долгой, счастливой жизнью» было кристально честным. Во многом он объяснил нам нас же самих, возможно об этом и не подозревая.
На сороковой день, пройдя через двадцать мытарств, душа находит место своего дальнейшего пребывания. Мне страшно за душу Егора. Сегодня я думаю о его посмертной судьбе, хоть и не моего ума это дело. «Александр Блок вышел из ада»…
Он был с нами и был наш. И нам, до срока остающимся здесь, преодолевая повседневный бред и противодействуя разноликой мерзости, необходимо всё же никогда не забывать о том, что мы живём в самом лучшем из всех миров.