источник: | |
дата: | 2021 |
издание: | «Летовский семинар 2021. Проблема текста» ГрОб-Хроники |
текст: | О. А. Маркелова |
фото: | |
см. также: | Изображения |
источник: | |
дата: | 2021 |
издание: | «Летовский семинар 2021. Проблема текста» ГрОб-Хроники |
текст: | О. А. Маркелова |
фото: | |
см. также: | Изображения |
Данная статья посвящена попытке переместить тексты Егора Летова в инокультурный контекст. Речь здесь пойдет о переводе некоторых песенных текстов Летова на исландский язык 1. В роли переводчика в данном случае выступил сам автор этих строк, и переводы возникли благодаря желанию познакомить представителей современного исландского панк-андеграунда с этим явлением русской рок-поэзии. Однако в итоге выяснилось, что оно мало соответствует ожиданиям носителей исландской панк-культуры 2000-х гг., так как представители исландского панк-андеграунда привыкли ожидать от исполнителей соответствующей музыки простых текстов лозунгового характера, которые как раз не составляют большинства среди текстов Летова. Характерные черты его поэтики обнаруживают родство с другими, менее маргинальными явлениями современной исландской поэзии и рок-культуре рубежа XX–XXI вв.
Прежде всего, надо сказать о формальном аспекте переводов. Исландские тексты были рассчитаны на чтение, а не на устное исполнение. Об их исполнении вопрос не стоял, а ритм и размер оригиналов все желающие могли услышать на фонограмме. Поэтому при переводе оказалось возможным пренебречь совпадением ритма с оригиналом. Также это позволило переводить рифмованные тексты верлибром; как мы увидим в дальнейшем, это не противоречит исландской переводческой практике.
Переводческие стратегии при взаимодействии с этими текстами диктуются их поэтикой, в первую очередь — способами «нарушения нормы» на разных уровнях, из которых не все находят прямые аналоги в соответствующей исландской традиции. Исландская традиция переводов авангардных и новаторских поэтических текстов имеет свою историю, которую уместно вкратце изложить здесь. В первой половине ХХ века она отличалась консерватизмом. Так, переводчик Магнус Аусгейрссон, в 1920–1960-е гг. знакомивший исландскую аудиторию с современной скандинавской и европейской поэзией, переводя верлибры, вводил в свои переводы твердые размеры, аллитерацию и рифму (иногда — только аллитерацию и подобие ритмической организации), объясняя это тем, что именно такой формальной организации ждет от «настоящей» поэзии исландский читатель. Переводы Магнуса Аусгейрссона пользовались колоссальной популярностью и, по оценке исследователя Эйстейнна Торвальдссона, оказали двоякое влияние на развитие исландской поэзии. С одной стороны, знакомство с творчеством зарубежных поэтов в его переводах расширяло кругозор исландских литераторов, а заведомое формальное несходство с подлинником подчас побуждало их обратиться к оригиналу и, возможно, взять на вооружение наличествовавшие в нем новшества в поэтическом языке; с другой стороны, сознательное культивирование традиционных форм замедлило приход модернизма в исландскую поэзию. (В 1954 г. тот же Магнус Аусгейрссон издал сборник стихов молодых поэтов, и в предисловии заявил, что «стихи без рифмы так же имеют право на существование на исландском, как и на других языках», а свою многолетнюю деятельность по переложению верлибров в рифмованные строки назвал «сомнительной»).2
Однако после 1950-х гг. в исландской поэзии уже прочно утвердилось господство верлибра и в стихотворном переводе появилась противоположная тенденция: верлибром переводится рифмованная поэзия. Так, в сборнике поэтических переводов Гейра Кристьяунсона с русского (куда вошли стихи Блока, Ахматовой, Мандельштама, Маяковского, Бродского, Вознесенского, Евтушенко и др.) рифма и стихотворный размер присутствуют в абсолютном меньшинстве текстов, и даже стихи Маяковского (утверждавшего, как известно, что «без рифмы стих рассыплется»), переведены верлибром 3.
Таким образом, все «вызовы переводчику» лежали в содержательном плане и в сфере грамматики. Как известно, художественный перевод, особенно, поэтический, всегда предполагает предварительный блиц-анализ оригинала. В текстах Е. Летова основные аспекты, вызывающие переводческие трудности, таковы: 1) cложная алогичная метафорика; 2) нарушение семантической сочетаемости, аграмматизмы; 3) ненормативная лексика, в частности, применимая к философским концептам.
Как видим, этот список совпадает со списком основных черт поэтики Летова. Основные сложности представляли аспекты, связанные с контекстом и коннотациями.
Задачу хорошего художественного перевода блестяще сформулировал писатель и переводчик Рунар Хельги Вигниссон: «Создать некую инаковость на базе исландского языка — но эту инаковость должны одобрить читатели!»4
В первую очередь речь пойдет о поэтическом языке. Метафорика, сходная с текстами Летова, обнаруживается в поэзии исландского авангарда конца XX — начала XXI вв. В качестве примеров наиболее ярких его представителей можно назвать Сьоуна, основоположника исландского поэтического сюрреализма, который, в частности, писал тексты для рок-групп, и Эйрика Эртна Нордаля 5, который идет по пути радикального экспериментаторства еще дальше. Что касается «точек пересечения» поэтического языка Летова с языком именно исландской рок-поэзии, то его необычная метафорика находит свой аналог у корифея исландского панк-рока Мегаса, который по праву считается обладателем самого сложного поэтического языка среди ныне живущих исландских поэтов. Для него характерно словоупотребление, взрывающее границы языкового узуса: неожиданные словосочетания: «myndskreytt segl» — «иллюстрированный парус», «hrýtur eins og sögunarverksmiðja í Brasilíu» — «храпит как бразильская лесопилка», парадоксальные поэтические неологизмы: «geimréttarhagfræði» — «статистика космического права», «harðplastmódelkoppur» — «пластиковый модельный горшок» и т. д.).6
То есть описанная особенность поэтики Летова вполне поддается «пересаживанию» на исландскую почву. Попутно при переводе было сделано наблюдение, что лозунговые и ангажированные тексты (тот аспект панк-авангарда, к которому привыкли исландские панки) составляют среди текстов Летова меньшинство; основная сфера, где содержится протестное начало в его поэзии — именно поэтический язык и грамматика.
Тексты Летова строятся таким образом, что слова в них встраиваются в некий паттерн и при этом освобождаются от своего буквального смысла, становясь почти случайной формой выражения для сообщений философского или экзистенциального характера. Для переводчика такой принцип построения текста дает возможность не ставить во главу угла максимальную точность и дает известную свободу интерпретации. Так, в тексте исландского перевода песни «Привыкать» первая строка «Annaðhvort týnt eða snúið aftur heim» буквально означает «потеряно или повернуто обратно домой». В том же тексте в строке исландского текста, соответствующей строке «Сумерки и боги разбрелись по углам», оказывается задействована эддическая лексика: «Regin og rökkrið fóru á flakk» отсылает напрямую к Рагнареку, но отсылки к Ницше и Вагнеру, очевидные в русском тексте, на исландском языке исчезают 7.
Также при переводе могут возникать поэтические неологизмы, отсутствовавшие в русском тексте: с их помощью могут передаваться русские словосочетания «прилагательное + существительное». В современном исландском языке многоосновные композиты часто употребляются и легко конструируются; речь может идти как об общеупотребительной лексике, так и об окказионализмах. Ср. в переводе текста «Вечная весна» (примеры выделены курсивом): «Под столетними сугробами библейских анекдотов»: «Undir aldasköflum af bíblíubröndurum»; «Сквозь зеркальные убежища, словарные запасы, богохульные мыслишки и непропитые денежки»: «Ígegnum speglabyrgi og orðafórða, guðlostarhugsanir og óeydda peninga» — из всех выделенных композитов лишь «orðaforði» — «словарный запас» фиксируется словарями, однако, множественное число этого слова, использованное в исландском тексте (как и в русском), непривычно.
В переводе текста «Привыкать» необычный поэтический неологизм присутствует там, где в оригинале его нет: в строке «Зевота разорвала горизонт пополам»: «Út af geispahviðu sjónarsviðið sprakk» (Букв.: «От /зевоты/ горизонт лопнул»). Неологизм «geispahviða» образован от корней «geispa» — «зевать» и «hviða» — «порыв ветра»: в данном случае зевота осмысляется как некая стихийная сила, и чтоб передать это в полной мере, переводчику пришлось прибегнуть к словотворчеству.
В переводе текста «В начале было слово» в большом количестве использованы как и общеупотребительные композиты, так и поэтические неологизмы (первые выделены в примере курсивом, вторые — курсивом и подчеркиванием):
Сквозь игольное ушко, да за тридевять червивых земель
.....................
За дремучие селения, за кислые слепые дожди
За грибные водопады, за бездонные глухие поля
За рассыпчатые горы, за раззявые вонючие рты
По дощатому настилу, по тревожно суетливой листве...8
Gegnum nálauga og yfir ótal ormétin lönd;
.....................
Út um krummaskuðir og súra blindandi skúr,
Yfir sveppafoss, yfir daufan og djúpan völl;
Yfir fúin fjöll, yfir gapandi fýlumunna;
Yfir timburgólf, yfir titrandi óþreyjulauf...
Концентрация подобных окказионализмов в переводе текстов Летова существенно возрастает по сравнению с оригиналом, что обусловлено самой структурой исландского языка.
Передача аграмматизмов при переводе текстов Е. Летова на исландский язык вызвала у части исландских литературных деятелей, которым были показаны эти переводы, сомнения в своей правомерности.
По наблюдениям одного отечественного переводчика современной поэзии, в поэзии авангарда «часто искажается и лексика, и синтаксис, при этом структура текста опирается не на автоматизм, а на продуманные автором механизмы. Поэт старается создать максимально грамматически „неправильный“ текст, сохранив при этом целостное поэтическое высказывание, таким же образом, вероятно, должен действовать переводчик, работающий с подобным текстом»9. Однако не во всех случаях границы допустимой степени экспериментальности в оригинальной поэзии и в переводах совпадают («такая инаковость, которую должен одобрить читатель»). Исландской поэзии это касается в первую очередь. В исландской литературе рубежа XX–XXI вв. нет недостатка в экспериментальных стихах (Эйрик Эртн Нордаль и объединение «NýHIL», Йоун Гнарр), однако, не всегда близкие поэтические стратегии в оригинале и в переводе производят одинаковый эффект.
Нарушения грамматики переводимы в принципе, но могут вызвать нарекания части литературной общественности, так как в исландской поэзии они не распространены, к тому же, такой прием может быть неправильно понят в том случае, если переводчик — не носитель языка. В итоге их пришлось свести к минимуму. Однако передать нарушение лексической сочетаемости все же оказалось возможным, хотя неполное совпадение семантических полей в двух языках могло приводить к тому, что при переводе нарушение сочетаемости могло исчезать. Например, в переводе текста «Ночь» «глобальные вещи» соответствуют исландскому композиту «allsheimsmálin» (от «alheimur» — «весь мир, вселенная», «mál» — «дело»), в котором сочетаемость компонентов не нарушается. В тексте «Деревья» при переводе словосочетания «жидкая вода» исландское соответствие оказалось лежащим на границе допустимого и недопустимого: «þunnt vatn». У исландского прилагательного «þunnur» основное значение действительно — «жидкий» (как антитеза «густому»). Но одно из его дополнительных значений — «похмельный», что может порождать в исландском тексте дополнительные смыслы.
Что касается перевода обсценной лексики в текстах Летова, то ее точной передаче препятствует то, что исландский языковой узус в данном случае существенно отличается от русского. В исландском языке отсутствует пласт лексики, эквивалентный русским матерным выражениям, а собственно исландская обсценная лексика не может быть использована в абстрактном, ненаправленном значении; производить от обсценных корней неологизмы, обозначающие философские понятия (что нередко встречается в поэтических текстах и интервью Летова) средствами исландского языка невозможно. При переводе пришлось использовать другие лексические средства, сохранив при этом, по возможности, стилистическую сниженность и экспрессивность.
Так, в переводе стихотворения «Я кота держу и гляжу...» первые три строки буквально означают:
Ég held á kettinum í fanginu og horfi á það, Hvernig við tveir endurspeglumst í speglinum. Helvíti skipulögð spegilmynd það, skal ég segja! |
Я держу на руках кота и смотрю на то, Как мы вдвоем отражаемся в зеркале. Чертовски упорядоченное отражение, скажу я вам! |
Финальная строка текста «В начале было слово» на исландском языке выглядит как «Öll orð eru helvítis bull!» (букв.: «Все слова — чертов вздор!»).
В процессе перевода могут возникать исландские культурные коды. Так, тематика стихотворения «В сумасшедшем доме художнику приснилось...» обнаруживает совпадения с известным романом Эйнара Маура Гвюдмюндссона «Ангелы вселенной» (1993), основная сюжетная линия которого — пребывание в психиатрической клинике главного персонажа-художника, мировосприятие которого отличается трагизмом и абсурдностью. Понятие «сумасшедший дом» в данном случае передано словом «Kleppur»: изначально — название крупной психиатрической лечебницы в Рейкьявике, ставшее нарицательным. Сама эта лечебница неоднократно упоминается в текстах корифеев исландской рок-культуры, так что появление именно этой лексемы в переводе в целом оправдано культурным контекстом. Обогащение исландскими культурными кодами придает переводному тексту дополнительные смысловые измерения — хотя и может быть порождено случайно.
При переводе текста «Как сметана» принципы перевода были обусловлены прежде всего не особенностями поэтики отдельного автора, а особенностями общеязыковой фразеологии. Центральное место в этом тексте занимает фразеологизм «жизнь как сметана», означающий беспечную жизнь в достатке. В исландском языке этому концепту соответствует глагольная конструкция «að lifa eins og blóm í eggi» (букв. «жить как сердцевинка в яйце»), на основе которой переводчиком было сконструировано многоосновное существительное «eggjablómalíf» («жизнь как у сердцевинки в яйце»); по этой модели было создано еще некоторое количество композитов — поэтических неологизмов: «dúnsængjalíf» («жизнь как перина; перинная жизнь»), «syrðarjómalíf» («сметанная жизнь») — последний композит с точки зрения исландского языка не идиоматичен, но позволяет не утратить в исландском тексте образ, связанный со «сметаной».
При переводе культурных реалий конкретные переводческие решения зависели напрямую от прагматического аспекта, от их функционирования в конкретном тексте. Так, в тексте «Ночь» фигурируют Введенский, Маяковский, Передонов и современные автору деятели рок-культуры. Из них Маяковский хорошо известен исландской аудитории, Введенский — вряд ли, так что в переводе его фамилию пришлось снабдить уточняющим эпитетом «skáldið» — «поэт». В этом тексте также упоминается Недотыкомка, по умолчанию не имеющая соответствия в исландском языке: название этого существа было передано словом «smápúki» — букв. «маленький чертик» (то есть — словом, в конечном итоге коррелирующим с понятием «мелкий бес»). Такая замена в переводе не противоречит логике исходного текста.
В тексте «В начале было слово» первая строка представляет собой реминисценцию из фольклорной песни; в исландском переводе к ней было предпослано примечание переводчика, объясняющее ее происхождение и смысл (отсылка к «подблюдной» песне, исполняемой при гадании и пророчащей смерть). Издание перевода, рассчитанное на его чтение с листа, оставляет переводчику возможности комментирования; однако, если бы такой возможности не было, строка вряд ли осталась бы совсем не понятной исландскими читателями: в сюрреалистическом образном ряду этого текста она выглядит органично и может поддаваться читательской интерпретации, даже если пренебречь ее связью с русским фольклором.
Одна из главных проблем художественного перевода, особенно перевода авангардной поэзии лежит не в самих имманентных свойствах текста, а в его контексте, прагматике. Главный вопрос, который приходится здесь решать переводчику: насколько переводимый текст впишется в соответствующую литературную традицию на иностранном языке. Поэзия Е. Летова, в общем и целом, вписывается в традицию исландского поэтического авангарда, но не во всех аспектах. Например, как уже сказано, эксперименты с грамматикой в переводной поэзии воспринимаются читательской аудиторией неблагосклонно. Велика вероятность того, что перевод в рамках соответствующей иностранной культуры будет существовать в другом качестве, чем оригинал (в нашем случае переводы текстов Летова на исландский язык существуют в контексте книжной поэзии, а не звучащей рок-поэзии).
Приложение
Перевод текстов Егора Летова на исландский язык
(Пер. О. А. Маркеловой)
Trén
(Деревья: О, я видел деревья...)
Ó já, ég hef séð trén.
Ég sá ekkert annað en tré,
og þunnt vatn rann frá þeim.
Ég hef séð trén,
þau héngu úr himni eins og vasar, fullir af dauðum músum.
Þau svifu í skýjum eins og útlenskur vaskur.
Þau höfðu alltaf sömu sögu að segja mér,
og augun þeirra blikuðu í sólskinninu
eins og skitugir feitir fingur.
Hengd voru á þau blautar tuskur og trúvilt lík.
Ó já, ég hef séð trén!
Alla ævi sá ég ekkert nema tré.
***
Однажды утром В Вавилоне
Morgun einn
í Babylon
féll þéttur snjór.
Hvað dreymdi listamanninn á kleppi
Что приснилось художнику в сумасшедшем доме
Á Kleppi dreymdi listamann einu sinni,
að dauðir blóðugir skepnuskrokkar í sláturhúsi
hafa breyst í risavaxna ávexti,
og þeir hringja hægt
um leið að þeir vagga á krókunum.
SAGAN
Сказка (Солнце садится, красное как холодильник)
Sest nú sólin,
rauð einsog ísskápur.
Á bút úr timburkofa situr alklædd stúlka.
Að sjá þetta fés á henni
og hárið gullt og litað,
og hún breiddi lærin í 2 áttir
og horfir á vissan stað.
En ekki er hún ölvuð,
hún sýnist bara vera ölvuð,
og í rauninni ekki ölvuð.
En allt um kring ganga manneskjur,
faðmast
og syngja lög
á leiðinni til glæstar framtíðar
og kommúnisma
og sest sólin og breiðir úr sér gagnlega vítamínalykt,
Og enn situr stúlkan í stellingu
Og horfir á vissan stað.
ÞIÐ
Вы (У вас лица, как гороховый суп)
Andlit ykkar eru eins og baunasúpa.
Líferni ykkar er eins og blöð með fituklessur.
Draumar ykkar eru eins og þvegin sænguver.
Veröldin ykkar eins og gasgríma!
Sporvagninn
Трамвай задавит нас наверняка
Sporvagninn keyrir okkur pottþétt niður.
Sporvagninn heyrir okkur kanski vitlaust.
Sporvagninn hleypir okkur á sprett um götur.
Sporvagninn gleypir okkur í bleiku regni.
Sporvagninn gleymir okkur til hægri og vinstri.
Sporvagninn steypir okkur á láði og legi.
Sporvagninn steikir okkur við lágan hita.
Sporvagninn hlyjar okkur með blíðu laufi.
Og hverfur.
Strætisvagninn góði
Хороший автобус
Vondar hríslur, vondar blokkir,
Vondir runnar í görðum.
Ósköp eru þær ljótar blokkir
Og einkum runnar í görðum.
En vagninn góði er farinn án okkar,
Vagninn góði er farinn — á braut.
Mikið eru þeir vondir tímar,
Líka vondir dagar.
Þannig eru nú þessir tímar
Og þessir líka dagar.
En vagninn góði er farinn frá okkur,
Vagninn góði er farinn burt.
Svakalegt er nú ástandið
Og ósköp neikvæddir — við.
Svona er það nú ástandið
Og svakalegir — við.
En vagninn góði er farinn á braut,
Vagninn góði er farinn frá okkur — burt!
Eggjablómalíf
Как сметана
Að spenna hringlaga belti fyrir buxur
og mjakast áfram í von,
að þú varst nú líka búna fá
eggjablómalíf
syrðarjómalíf
dúnsængjalíf.
Ég trúi ekki á stjórnleysi
Я не верю в анархию
Allt sem ekki er anarkí er fasísmi! (x5)
En ef þú vilt vera fuhrer
Og ég vil vera fuhrer
Og hann vill vera fuhrer
Og allir vilja það —
Þá trúi ég ekki á stjórnleysi!
Ég trúi ekki á stjórnleysi!
Ég —
Trúi ekki á stjórnleysi!
Hver elskar ekki nýja skipulagið?
Hver fílar ekki nýja skipulagið?
Hver óskar ekki nýja skipulagið?
Allir trúa á nýja skipulagið!
Þegar ég dó
Когда я умер
Þegar ég dó,
Bar enginn þá fregn til baka.
Að venjast
Привыкать
Annaðhvort týnt eða snúið aftur heim,
Eða eitthvað í þeim dúr, eða engin leið út.
Einsog rætur,
Einsog steinar,
Einsog ormar —
Við skulum venjast því.
Regin og rökkrið fóru á flakk,
Út af geispahviðu sjónarsviðið sprakk.
Líða stundir,
Líða árin,
Líða aldir —
En við skulum venjast öllu,
Við skulum venjast því.
Eitthvað hvitt og dauft flaug í brjóstið inn:
Þjáning eða hrið — eða framtíðin.
Eða þorstinn,
Eða birtan,
Eða sótið.
En við skulum venjast öllu.
Við skulum venjast því.
Í upphafi var orðið
В начале было слово
Dreginn var bjálki á hestunum sjö 1
gegnum nálauga og yfir ótal ormétin lönd;
Yfir svæfandi þoku og sveimandi þurran skóg;
Út um krummaskuðir og súra blindandi skúr,
Yfir sveppafoss, yfir daufan og djúpan völl;
Yfir fúin fjöll, yfir gapandi fýlumunna;
Yfir timburgólf, yfir titrandi óþreyjulauf,
Gegnum undirgöngur yfir nöbbótt grátbolgna kinnar.
Í upphafi var orðið.
Í upphafi var orðið.
Öll orð eru helvítis bull!
Ég held á kettinum
Я кота держу и гляжу
Ég held á kettinum í fanginu og horfi á það,
Hvernig við tveir endurspeglumst í speglinum.
Helvíti skipulögð spegilmynd það, skal ég segja!
Kötturinn minn!
Nú er að vera að fanga okkur
Inn í plastpoka.
Guðspjall Égors
Евангелие
Glöggskyggnir gluggar...
Hver mun hlýja glöggskyggna glugga?
Huggaðu nú með hljóðlausum orðum
Hinn tinsteypta Jesú þinn Krist!
Gráðugir fingur...
Hver mun fita gráðuga fingur?
Faðmaðu með óseðjandi höndum
Hinn ófrelsaða Jesú þinn Krist.
Farandi skuggar...
hver mun stöðva farandi skugga?
Bittu nú með sterkum fjötrum
hinn vonlausa Jesú þinn Krist.
Slímugar æður,
slímugar spenntar æður.
Kysstu nú með köldu vörunum
spegilborna Jesú þinn Krist.
Hringlaga himinn...
Hver mun síða hringlaga himinn?
Kæfdu nú með hlýðnu höndunum
hinn óhlýðna Jesú þinn Krist!
Það vildi enginn deyja
Никто не хотел умирать
Útatað í reiði og veggjakálki
hvíta rökkrið í erminum þagnaði.
Vöðvinn spenntist, æðin svekktist,
ýtt var á takka — og heilinn fórst.
En sá sem sér aldrei neitt
fær hlutlausa blindu á augun sér.
A-ha, það vildi enginn deyja.
Óó, það fékk enginn að ráða því!
Kinký fýlan af skemmdum fiski,
frosni klumpurinn: fátæktin.
Með þankaslitru í kjöltri sínu
um kjallaraholu gusturinn fór.
En sá sem kann ekki að trúa
á skilið að fá allt læst innanfrá.
A-ha, það vildi enginn deyja.
Etc
En sá sem á ekki sitt líf
hann á skilið frelsi til að setjast við borð.
A-ha, það vildi enginn deyja.
Etc
Vörnin mín
Моя оборона
Plastheimurinn hefur sigrað.
Platið slóg okkur niður.
Seinasta skipið strandað.
Síðasta luktin slokknað.
Æja, vörnin mín!
Sólargeislin í blinda auganu!
Sorgarboltinn í skakka heiminum!
Plastheimurinn hefur sigrað.
Pappklukkan hamast í turni.
Hverjum er ekki sama um brot af sumarhimni?
Æja, vörnin mín etc.
Plastheimurinn, hann sigraði!
Eilífðarvorið
Вечная весна
Undir aldasköflum af bíblíubröndurum
eftir gredduréttrúnaða og átfreka kaþólikka,
yfirgefnum skotgryfjum og brennandi mauraþufum —
Ó eilífðarvorið mitt í einangrunarklefa!
Undir mannmergðargötum; húsum og torgum,
Fjölmennum öræfum, þefillum kirkjum,
glóandi tillingum og hungruðum tussum —
Ó eilífðarvorið mitt í einangrunarklefa!
Ígegnum speglabyrgi og orðafórða,
guðlostarhugsanir og óeydda peninga,
og vel áborna kirkju- og matjurtagarða...
Ó eilífðarvorið mitt í einangrunarklefa!
Það er rándýrslegur, skerandi, nístandi og forfallinn
spörvaflokkur sem galar í mér!
Árhundruð af sköflum, sjúkravistum, hellisbúum,
ljóðum, lyfjum, brauði-og-leikjum,
endurhæfingarmeðferðum undir grænni torfu —
Ó eilífðarvorið mitt í einangrunarklefa!
Það er rándýrslegur, skerandi, nístandi og forfallinn
spörvaflokkur sem galar í mér!
Ó eilífðarvorið mitt í einangrunarklefa!
Nóttin
Ночь (Кролик мусолил капустный листок)
Kanínan slefaði á kálblað.
Árið 1969 átti fræga Woodstockhátíðin sér stað.
Ég þurrkaði gleraugun með handklæði.
Kötturinn varð fyrir því að brenna rofuna á sér.
Vvedenskíj skáldið sig í snöruna smaug.
Majakovskíj bysukúluna saug.
Peredonov gnistraði tönnum í svefni.
Í Siberíu var kaþólskuæði í gangi.
Á klósettinu gaf kötturinn skrítin hljóð frá sér.
Kötturinn grái ældi með gúrkur.
Var kallaður skúrkur.
Ruslið brann alla nóttina á haug út í bæ.
Og djöflaðist maí.
Við dögun rigningin dalaði,
og hann Égor kafsvitnaði.
Allsheimsmálin þröngvuðu sér í heilanum,
fingurnir fálmuðu í skegginu.
Zjenja Kolesov flutti til Moskvu.
Fedja Fomín fékk það óþvegið.
Ég gaulaði lög á meðan án þess að þegja.
Peredonov karlinn var að deyja.
Leigði smápúkann sinn út aðilunum nýju —
vambi er smádýr í Ástralíu,
um þetta hefur Kastaneda ekki skrifað, svo mikið ég veit.
Kötturinn grái í skóinn skeit.