«Жизнь и смерть Янки Дягилевой». Новая книга о легенде сибирского рока

Яна «Янка» Дягилева — новосибирская певица и рок-поэтесса, звезда «сибирского панка» конца 1980-х. В сентябре этого года ей могло бы исполниться 55 лет, но в мае поклонники Янки отмечали тридцатую годовщину со дня её гибели. Многие из них никогда не были на концертах Дягилевой, потому что родились уже после её смерти. Но культ Янки живёт и воплощается в записках и ленточках на её могиле на Заельцовском кладбище Новосибирска, в сборе подписей за сохранение дома, где она жила, а также в создании легенд о короткой жизни, яркой судьбе и странной смерти певицы.

Вечера, посвященные творчеству Дягилевой, проходят в России, Чехии, Германии. Филолог-славист из Швейцарии Томаш Гланц, один из подписавших обращение к властям Новосибирска не сносить дом Янки, сравнил её в значимости культурного наследия с Дженис Джоплин и Куртом Кобейном. «Дягилева в своëм творчестве озвучила настроение, мечты, опасения и разочарования своего поколения с необычайной интенсивностью, проницательностью, глубиной», — считает Томаш Гланц.

При жизни певицы в официальной советской прессе о ней не появилось ни строчки. Зато подпольные самиздатовские рок-журналы много писали о Янке и делали репортажи с её выступлений на первых полулегальных рок-фестивалях, проходивших в СССР.

Сергей Гурьев, музыкальный критик, журналист и редактор журнала «Контркультура» с 1989 года, одним из первых оценил масштаб дарования Янки Дягилевой ещё в то время, когда она ездила по стране на электричках и выступала на одной сцене с такими малоизвестными тогда группами, как «Вопли Видоплясова», «Гражданская оборона» и «АукцЫон». Гурьеву также принадлежит авторство знаменитого интервью, взятого у Янки за год до её гибели и озаглавленное «Почему я никогда не даю интервью».

«Я вообще не понимаю, как можно брать-давать какие-то интервью. Я же могу наврать — скажу одно, а через десять минут — совсем другое. А потом все будут все это читать. Ведь человек настоящий только когда он совсем один — когда он хоть с кем-то, он уже играет. Вот когда я болтаю со всеми, курю — разве это я? Я настоящая только когда одна совсем или когда со сцены песни пою...» — заявила тогда Дягилева.

В начале октября на фестивале «Книжная Сибирь» в Новосибирске состоялась предпремьера книги Сергея Гурьева «Над пропастью весны. Жизнь и смерть Янки Дягилевой», которая выходит в издательстве «Выргород». По словам автора, во время работы над этим документальным исследованием он «опросил порядка 130 человек из 14 городов бывшего СССР, от Риги до Владивостока», лично знавших певицу.

В интервью Сибирь.Реалии Сергей Гурьев рассказал о своей новой книге и о том, почему именно Янка Дягилева стала легендой русского рока.

— Когда вы впервые увидели Янку? И когда поняли её значение?

— Понял, наверное, послушав альбом «Деклассированным элементам». Ну, а познакомились мы... В сентябре 1987 года Янка и Егор Летов приезжали в качестве зрителей на Подольский фестиваль. «Гражданская Оборона» хотела на фестивале выступить, я пытался помочь, но в силу ряда причин не получилось. С Егором я там общался, а кто есть Янка, которая была с ним рядом, не знал... В апреле 1988 года я был на втором Новосибирском рок-фестивале, и Янка там была тоже. Но и тогда я по-прежнему ещё понятия не имел, кто она. Лично познакомился, наверное, только в начале 89-го, когда у неё были квартирники в Москве. Потом мы — деятели московского рок-самиздата — помогали организовывать ей электрические концерты в ДК МЭИ в феврале 89-го и в феврале 90-го.

Где-то, наверное, весной 89-го года я попытался взять у неё интервью, что вылилось в маленький, но ключевой для её понимания материал «Янка: Почему я не даю интервью», опубликованный в «Контркультуре». На «Рок-Азию» в Барнаул в сентябре 1990 года я приезжал, на некоторых московских квартирах её видел, но приятельскими отношения не назвал бы. Но в 89-м — 90-м годах я уже понимал, что Янка — это большое культурное явление, которое довольно трудно осознать. И, может быть, для этого осознания сейчас и пишу книгу.

— Какое она производила впечатление по-человечески?

— У меня, как и у всех, знавших Янку, ощущение от неё было как от человека невероятно органичного, в котором нет ничего наигранного, искусственного, театрального. Запредельная, космическая органика. Я не думаю, что встречал в своей жизни другого человека, сопоставимого с ней. В 1989 году казалось, что она поёт невесёлые песни довольно легко и светло, был даже некоторый эффект контраста. Но чем дальше, тем ближе она становилась к своим песням по внутреннему состоянию.

— Какой была Янка на концертах?

— На втором Тюменском фестивале осенью 89-го, где она играла со своей группой «Великие Октябри», прошёл ее саундчек, и был очень удачно отстроен звук. Но в Тюмени перед ней должны были выступать ещё другие группы. И она подошла ко мне и сказала, что сейчас другие сыграют, и от этого выстроенного звука ничего не останется. Спросила, могу ли я договорится, чтобы она с «Октябрями» сразу играла на этом звуке? Но организатор фестиваля уперся: «Что это вдруг? У нас есть запланированный порядок выступлений, ничего менять не будем. Эти звёздные замашки надо пресекать на корню». В результате, как и следовало ожидать, Янка сыграла на чудовищном звуке. Причём всё это записывалось, и годы спустя вышел СD. Больно думать, какой фантастический концертный альбом мог бы получиться, если бы Янка сыграла там сразу после саундчека.

— Позже был фестиваль «Рок-Азия» в Барнауле, с которого тоже сохранилась аудиозапись. В конце записи странный гулкий звук. Правда, что Янка, отыграв, со злости бросила гитару об пол?

— Бросила. Не знаю, правильно ли говорить «со злости». Может быть, от отчаяния. Ей, я думаю, не понравился концерт, хотя на многих зрителей он произвёл сильнейшее впечатление.

— Ее вступления почти не снимались на видео. Но в январе 1990 года Янка участвовала в фестивале «Рок-акустика» в Череповце. И сохранилась видеозапись того концерта, насколько понимаю, самая полная из всех существующих. Янка там похожа на себя? Можно ли сказать, что такой, как мы видим на записи, она и была?

— Выступление было очень сильным и у многих вызвало культурный шок. Наверное, в Череповце был самый крупный «зальник» Янки и очень удачный. Она была в напряжённом, несколько нервном состоянии и «держала» зал. Все в восторге слушали, чуть ли не со слезами на глазах.

Но её там на записи плохо видно, потому что этот долбаный микрофон фирмы «Мелодия» ей загораживает лицо на протяжении всего сета.

— Как вы думаете, почему из всех участников «сибирской волны» (не говоря сейчас о Егоре Летове) только Янка стала таким знаковым явлением?

— Я бы использовал тут слово «абсолют», которое не применимо к другим.

— О ней много сказано и написано. Есть большой сборник воспоминаний и архивных материалов, подготовленный Екатериной Борисовой и Яковом Соколовым, озаглавленный «Янка». Относительно недавно вышел увесистый том — история сибирского панка «Следы на снегу» Владимира Козлова и Ивана Смеха, где о Янке рассказывает новое, например, Гузель Немирова. Что вам удалось добавить к этому корпусу воспоминаний?

— Сказано далеко не всё. В «Следах на снегу» о Янке не так много. В книге Борисовой и Соколова почти во всех воспоминаниях о ней, помимо прочего, фактически ставится вопрос: «Сгубил ли Егор Летов Янку?» И ответа на этот неоднозначный, сложный и глубокий вопрос там, в общем-то, нет, и об этом тоже можно говорить и писать. Хотя это совсем непросто... Соавтор «Следов на снегу» Володя Козлов — мой старый товарищ по рок-самиздату, сотрудник могилёвского журнала «ОкоРок». Когда он решил снять фильм о сибирском андеграунде — книга появилась позднее, — он обращался за помощью и ко мне. Контакты каких-то музыкантов я ему давал...

Катя Борисова и Яша Соколов подготовили сборник ценных исторических документов, на которые и я отчасти опираюсь в своей работе, но этот сборник не может заменить книгу о Янке — так же, как, условно скажем, книгу Дмитрия Быкова о Пастернаке в серии ЖЗЛ не заменил бы сборник интервью со знакомыми Пастернака, которые противоречат друг другу и путают даты. В те времена в разных городах и тусовках люди, которые ценили Янку, как бы принадлежали к одному ордену. И поэтому с большинством из тех, кто в него входил и до сих пор жив, мне общаться, наверное, легче, чем журналистам, которые родились позже...

— Неожиданное сочетание: контркультурная Янка и хрестоматийная аббревиатура «ЖЗЛ».

— Да, некий ориентир на формат ЖЗЛ в моей работе присутствует, но подход более авангардный — с элементами потока сознания, например.

— В опубликованных фрагментах книги вы цитируете не только тексты песен, но и стихи Янки. Многие считают, что Янка, прежде всего, автор песен, а её стихи менее ценны.

— Я считаю эту точку зрения ошибочной. И сама Янка иногда говорила, что стихи для неё главнее, чем песни. Хотя не уверен, что она так считала всегда. Но сейчас о её стихах пишут научные работы европейские слависты с учеными степенями, есть даже подробные исследования, посвященные какому-то отдельно взятому стихотворению.

— Много ли людей при жизни Янки понимали её значение?

— В целом весь русский рок, мне кажется, с некоторым скрипом тянет на явление культуры. А Янка сама по себе — бесспорное явление культуры. Здесь проблема в том, что очень многие воспринимают, условно скажем, рок как сугубо музыкальное явление. Не хочу сказать, что Янка была вообще не музыкальна, но при таком подходе понять её значение сложно. Янка — это гораздо больше, чем рок-музыка.

— В последний период её жизни вы и другие люди, понимавшие её значение, знали, что с ней происходит? Пытались вывести её из депрессии?

— В Сибири некоторые близкие «товарищи по цеху» чувствовали, что ей нужна моральная поддержка, собирались навестить... Но как-то не совпадало. Например, они к Янке приехали, а она как раз к тому моменту, после того, как её сводный брат погиб, уехала с родными поминать на дачу, откуда уже не вернулась. Можно сказать, что не повезло. Может быть, не все умеют выводить из депрессии. И была ли это именно депрессия в тот момент — или какой-то нервный срыв, или что ещё, — сказать трудно. И что там конкретно произошло, доподлинно неизвестно. Мне кажется, многим легче думать, что это было не самоубийство, чтобы не мучиться чувством вины от того, что не смогли вовремя ей помочь.

— Есть ведь и другие версии, кроме самоубийства.

— Существуют разные версии, никем не доказанные. Что это был несчастный случай, который мог разные форматы иметь. Что она нарвалась на пьяных гопников, отмечавших 9 Мая. Есть конспирологическая версия, что КГБ к её гибели причастен.

— Вокруг сохранения новосибирского дома Янки идут споры. На мемориальных объектах экскурсоводы говорят: «В этом доме бывали...» Кто из людей, внесших, как теперь понятно, вклад в отечественную культуру, бывал в доме Янки?

— Летова и Башлачёва можно отметить как особо важные фигуры, которые там всё-таки бывали, хотя эпизодически. Но, надо сказать, Янка не сильно этот дом любила и старалась там не жить — по возможности. Все источники в этом вопросе единодушны. Ей было тяжело находиться в этом доме после смерти матери.

— В таком случае нужно ли сохранять этот дом как память о Янке? Вы следили за кампанией в защиту дома? Участвовали в ней?

— Другой-то памяти нет. Скорее, надо. А что ещё сохранять? Был ещё дом с квартирой на Фабричной улице, где она жила месяц. Сохранился дом на улице Сибревкома, где она какое-то время жила вместе с «рок-мамой» Ирой Литяевой — можно там, кстати, мемориальную табличку повесить. Но уж если выбирать, сохранять деревянный дом или нет — наверное, лучше сохранить. Сам я в кампании за сохранение дома не участвовал, немножко за ней следил. Если бы дом Янки снесли — всё равно защемило бы что-то внутри, конечно.

— Похоже, что так и будет. Новосибирские чиновники настаивают, что этот дом «не имеет культурной ценности».

— Я читал эти высказывания чиновников: «Да кто она такая? Петь не умела! Всё это не всерьёз...» В то же самое время, как в других странах подписывали письма в защиту «дома Янки» — в ней же есть и чешская кровь, и вот, например, чешские деятели культуры выражали поддержку... Впрочем, чему удивляться. Откуда у властей предержащих мог бы взяться достаточный культурный уровень для понимания значения Янки?