источник: | |
дата: | 2012.04.xx |
издание: | GQ № 4 (129) «Егор Летов. Всё, что не анархия» (Сборник публикаций) |
текст: | Валерий Постернак |
фото: | Елена Авдеева, Андрей Кудрявцев |
см. также: | Изображения |
источник: | |
дата: | 2012.04.xx |
издание: | GQ № 4 (129) «Егор Летов. Всё, что не анархия» (Сборник публикаций) |
текст: | Валерий Постернак |
фото: | Елена Авдеева, Андрей Кудрявцев |
см. также: | Изображения |
30 октября 2007 года Егор Летов дал последнее интервью. Никто из участников разговора не подозревал, что оно последнее — и что через четыре с лишним года лидер «Гражданской Обороны» окажется чуть ли не главной легендой отечественного рока после Цоя. Иначе, возможно, это интервью было бы более всеохватным. А возможно, осталось бы таким же: Летов не слишком любил подстраиваться под обстоятельства. Не любил он и общаться с прессой, мол, не уверен, что слова будут правильно интерпретированы: «чем меньше каких-то глупых мнений, тем лучше, для меня лично и для идеи, которая нами проводится в жизнь». Тем не менее интервьюер, Валерий Постернак, нашел в Летове не только радушного хозяина, но и человека, готового спокойно подводить итоги непростой жизни.
ЕЛ Я не понимаю, что происходит в мире сейчас. Неужели до такой степени дошла ситуация, что какие-то команды, по моим понятиям совершенно бездарные, типа Radiohead, стали главными темами дня... это же дрянь! Я понимаю, что мои слова могут воспринять как рассуждения человека старого поколения, который сидит и молодежь ругает. Для меня больно далось принятие новой волны как таковой. Но оно далось, потому что достойная музыка была. В 1978 году я полностью сломал все свои стереотипы, потому что появились те, что перевернули мой мир — Adam and The Ants, Undertones, Элвис Костелло. Но то, во что превратилась современная сцена, например, тот же Beck и прочие, все это же очень плохо! Бездарное дерьмо, по сравнению хотя бы с Патти Смит...
GQ Но эти команды меняют систему отношений лейбл-артист. Тебя не пугает ее крушение? Вот Radiohead послали свой лейбл и разместили новый альбом на сайте: скачивайте и платите, кто сколько сможет.
Да меня давно уже ничего не пугает, да и у нас никогда системы как не было, так и нет, и вся эта индустрия издательская — чистое пиратство. Пластинки выпускаются в нашей стране для того, чтобы люди ходили на концерты. И интернет у нас не так развит, чтобы там зарабатывать. И что бы там ни делала сейчас Земфира, ей вряд ли удастся изменить что-то. Пишут, что ей там Абрамович помогает, но я не лезу в эти дела, ничего не знаю об этом. На Западе эта система давно существует, а значит, можно сделать антисистему, с распространением через тот же интернет. У нас же дикая страна, все эти европейские правила тут не работают. Как можно сравнивать нас с тем, как распространяет свой новый альбом Маккартни? У нас музыканты зарабатывают на концертах. А гастроли, я думаю, вообще вредная вещь для здоровья. Ешь что попало, выпивка, вокруг люди просто спиваются. Я бы вообще не давал концертов. Ну или раз в год один концерт. Такой праздник, некая акция. А занимался бы только студийной деятельностью. Когда-то была такая возможность. Я получил за альбом «Прыг-скок» двадцать пять тысяч долларов.
В 1990 году огромные деньги!
Страшно огромные! Причем я всем раздал, даже тем, кто не участвовал в его создании. Все, кто был вокруг меня в то время, все получили. У меня вообще принцип — кто в группе, тот получает деньги. Ушел — никаких денег. Тогда получилось так, что с деньгами не было вообще проблем. Мы жили в свое удовольствие, ели и пили что хотели. И совершенно свободно писали музыку. Это была такая свобода художника, который не думает ни о чем, кроме музыки. С утра до вечера мы что-то делали, слушали Sonic Youth, как у них гитары записаны и как это можно сделать по-своему.
Ты сам музыку покупаешь или скачиваешь бесплатно?
Покупаю. И всю жизнь для этого работаю. Я постоянно говорю всем, что я чело век рабочий. Я когда еще учился в школе, то обязательно работал летом, например, дворником или на заводе, там платили больше, работал маляром, в Москве трудился на стройке. И все для того, чтобы покупать пластинки. Кроме того, я сам торговал пластинками, но не ради денег, а чтобы оставить себе то, что мне интересно. С пятнадцати лет я профессиональный торговец пластинками. (Смеется.)
Твои последние альбомы явно замешаны на калифорнийской психоделии 60-х, это сознательно?
На самом деле они все у нас такие.
Но сейчас такой звук, что спутать сложно.
Просто сейчас я отбросил все постороннее и делаю только то, что хотел всегда делать. Раньше так или иначе нужно было идти на поводу у ситуации, писать политические тексты, материться, время от времени выкидывать эпатажные штучки. В нашей стране так надо, это правила игры. Но новые альбомы я решил сделать без всего этого. Особенно последний альбом («Зачем снятся сны?». — Прим. ред.), он самый непопсовый альбом «Гражданской обороны». Может быть, после этого я больше и не буду ничего делать, есть такая мысль. Артур Ли записал несколько сольников, а потом до самой смерти ничего нового не выпускал, играл только старые песни.
Получится ли?
Есть группы, которые что-то интересное сделают, найдут свою фишку, а потом всю жизнь это эксплуатируют. Я этого момента очень сильно боюсь. Вот был перерыв после «Сто лет одиночества» и, может, как раз потому, что я понял: так, я старею, надо что-то опять менять. Таких песен, как «Некрофилия», мог написать еще пару десятков, но зачем? Для этого есть группа Status Quo. Еще этот момент совпал с кризисом среднего возраста. Еще начались страшные проблемы с алкоголем. Это нужно было пройти. У меня уже было что-то похожее и раньше, когда я распустил группу «Гражданская оборона» и назвался «Оп...зденевшие», чтобы совсем был не формат. В 1989 году все вышло из-под контроля: стадионы, куча фанатов, мания какая-то, куда ни приезжаем — разломанные стулья и битые окна, страшные битвы с ментами, фанаты костры на улице жгут, трамваи угоняют. Причем это носило какой-то идиотский характер. Людям уже было не интересно, что мы играемом плевать было, главное было устроить очередной погром, истерику. Мы уже от «Ласкового мая» ничем не отличались.
Слушай, а тебя не пугает, что вот люди в зале бушуют, орут, боготворят тебя, а на самом деле и на десять процентов не понимают, что ты им хочешь сказать?
Я раньше думал, что вообще никто ничего не понимает в моей музыке. А сейчас я с ними по интернету общаюсь, мне задают вопросы. И вдруг оказалось, что многие действительно понимают! Всякое, конечно, случается. Кто-то гаражный аспект нашей музыки понимает, кто-то панковский, кто-то антиглобалистские идеи воспринимает...
Тебя называли то фашистом, то коммунистом, то анархистом. Тебя попрекали в том, что ты постоянно против чего-то бунтуешь и что для тебя важен сам факт бунта, а не цель. И вдруг сейчас все это исчезло, Егор Летов уважаем интеллигенцией или вполне обеспеченным, живущим размеренной жизнью средним классом. Вот садится человек средних лет в дорогую машину и включает не какую-то поп-музыку, а «Гражданскую оборону». Трансформация из бунтаря в модный продукт не напрягает?
Я не думаю, что наш бунт закончился. Наоборот, он вышел на новый уровень. Последний альбом тому пример. Бунт против бунта как штампа. Мы пошли дальше. Это очень хорошо. Я еще не умер, и мы продолжаем, мы работаем, мы живы. Я не знаю, сколько это еще продлится, может, все закончится через какое-то время, но... Для любого бунта нужен повод. Вот в Новосибирске собирали ученых и всяких умников, думали, что создают этакий интеллигентский рай, но не тут-то было. Когда случились события в Чехословакии, в университетском городке вдруг стали устраивать акции протеста, гробы с надписью «Свобода» по улицам носили. Их разгоняли, а они баррикадировались в общежитиях...
Это студенты устраивали?
Да, но их активно поддерживали почти все преподаватели. Там такие были персонажи, просто не верится. Мне рассказывали, что был преподаватель с внешностью Карла Маркса, просто одно лицо! И он мог зайти в аудиторию, в галстуке, жилетке, хорошем костюме, но босиком. Такой вот Abbey Road. (Смеется.) В начале 70-х у них в общежитиях устраивались дискотеки под названием «Черные скачки». Сначала ставили что-то простое, типа Slade, потом репертуар незаметно утяжелялся, и вот уже народ отрывался под King Crimson, а заканчивалось все безумием под Фрэнка Заппу. Власть постоянно пыталась пресечь такие мероприятия, но это оказалось не так просто. Студентов стали перераспределять по другим учебным заведениям. Но многие нашли простой выход — стали жениться на местных девушках, чтобы остаться в Новосибирске.
Ты много раз выступал в Новосибирске?
Очень много. Одно время я даже заявлял, что мы не омская, а новосибирская группа. Я там жил, в группе ребята были местные. Как только заканчивались деньги, мы без проблем устраивали там концерты. Очень странное место. Я там столько книг нашел по шаманизму, например. Где это еще можно было найти? Или тексты песен западных групп...
Надо ли в музыке соревноваться?
Просто необходимо, иначе как творец вырождаешься! Вот в 80-е годы были группы, и которые могли составить нам конкуренцию — «Бомж», «Инструкция по выживанию», «ДК». А потом их не стало, и мы сами по себе, а это не очень хорошо. М не даже пришлось когда-то проделать работу по внедрению слухов о массовости музыки, которую мы играли. Нас было, наверное, человек пять. Ноя стал придумывать какие-то мифические команды с разными названиями, делал записи, где все менялись инструментами, в каждой пел другой вокалист. Мы создали миф о сибирском панк-движении, и многие до сих пор верят, что так и было — куча групп, музыкальный подъем. А на самом деле это были все те же пять человек. Никакого сибирского рок- или панк-движения не было и близко, мы одни там болтались. Но слухи стали работать на нас. Вот есть одна какая-то группа из Сибири, кто такие, кому нужны эти валенки? А тут целое движение, волна, мы всех задавим! (Смеется.)
Ты верил в возможность реально изменить ситуацию?
Мы когда начинали в 1984 году, у меня была полная уверенность, что советская власть будет всегда. Даже намека не было, что хоть что-то изменится. Тогда даже не обязательно было петь антисоветские тексты, хватало просто музыки, которая ни в какие рамки не лезла. Достаточно было петь абсурдистские тексты, и ты уже в списках запрещенных групп. Вот это был настоящий абсурд! Kiss обвиняли в пропаганде фашизма, даже Dschinghis Khan туда попали. Я понимал, что нужно или бежать на Запад, как Лимонов, но это было невозможно, либо в сумасшедший дом.
В каком году ты туда попал?
Конец 1984 года, начало 85-го. Я вышел как раз, когда перестройка началась, благодаря Горбачеву. Пленум закончился, и сразу же, 8 марта, мне сказали — иди гуляй, ты теперь не болен. Хотя начальник отделения ко мне хорошо относился, меня особо ничем не кололи. А люди у меня на глазах по-настоящему сходили с ума. Не удержусь, расскажу один случай. Обычный человек, пролетарий, работает на заводе. И как-то после смены их всех заставили смотреть документальный фильм о ядерной угрозе, ну и что нужно делать, куда бежать, как спасаться. И тут мужик задумался, а что, если атомная бомба действительно упадет? И его такой страх разобрал — вот как ...бнет она тут, что делать? И как помчал в бомбоубежище и заперся там. День прошел, два — сидит, не выходит, благо, консервы нашел там припрятанные. Ему стучат, а он не открывает. И тут пришла его выдворять оттуда какая-то совершенно ненавистная ему баба, которая еще и парторгом была на заводе. И просит его: приоткрой хоть на сантиметр, сделай маленькую щелочку. И тут он действительно приоткрывает и ей навстречу свой член! Тут его и схватили. Смешной мужик был, с отличным чувством юмора, мы много общались. Но через месяц и его довели до животного состояния.
А тебя почему не кололи?
Сначала кололи, как и всех. А я в то время йогой занимался. Я после уколов медитировал. Вот тело болит, ему плохо, но это уже не мое тело, я — это не он, которому что-то вкололи. Чтобы отвлечься, стал много писать — стихи, рассказы. Врачи долго понять не могли, вроде колют, как и всех, а человек ведет себя обычно, не бросается ни на кого. А мне уже плохо совсем, силы заканчиваются. Но я уже знал одно место, через которое легко можно было выбраться на волю. И вот когда понял, что дело совсем худо, пошел к главному врачу, вломился в кабинет без стука и говорю — хотите, чтобы у вас смерть в больнице была? Я вот выберусь запросто отсюда, вы даже знать не будете как, добегу до ближайшей многоэтажки и выброшусь с последнего этажа. Не могу уже больше терпеть. Он внимательно посмотрел на меня и вдруг говорит, ладно, не будем. Отменил все уколы и таблетки. Меня определили работать на кухню, там я свой срок и досиживал.
Ты понимал свой срок?
Нет, говорили, что будешь сидеть, пока не скажут. Понятно, кто должен был сказать. Так вот к чему я все это рассказываю? Ощущение, что это что-то вечное и так будет всегда, не оставляло. Будешь что-то делать иначе — посадят или вообще убьют. С другой стороны, ощущение, что твоя смерть где-то рядом, неожиданно освобождает тебя, дает ощущение праздника. Ведь сказано, что человек перед лицом смерти не может врать. И от этого тема смерти в нашем раннем творчестве часто присутствует. Только из личного опыта. А нам теперь предъявляют, что же все о смерти, а сами живы? Нет, никто умирать не собирался. Просто это было рядом.
Никто не планирует умирать. Все знаменитые мертвецы рок-н-ролла, они что, действительно хотели умереть?
Нет, конечно. Так получилось, и все.
Комментарии
2012.03.30 Про интервью Егора Летова
особенно, Александре Буц и остальным, кто на их стороне почему-то так разволновался.Автором интервью являюсь я, Валерий Постернак. На момент беседы с Егором я был главным редактором журнала Billboard. Это у меня дома он был почти весь день, это со мной он беседовал о всякой всячине и это у меня на диктофоне почти весь разговор до сих пор хранится. До недавнего времени этот звуковой файл (почти 3 часа времени) не был полностью расшифрован. И тем более, никогда в изначальном виде не публиковался.
В апрельском номере журнала Billboard 2008 года после смерти Егора я вырвал из этого интервью ряд фраз, в сильной спешке, ошарашенный уходом человека, которого безмерно уважал и получился такой развернутый некролог, полностью составленный из слов Летова. Это не было интервью. Никакого отношения к тому разговору, который запечатлен на аудио, кроме его фраз, при этом сильно отредактированных.Лично Александре я могу напомнить ее слова, когда я сообщил, что в сдающийся уже номер мы вставляем две полосы текста — «зачем мы на разворот даем фотографию этого упыря? Сдох, туда ему и дорога».
Примерно полтора месяца назад аудиофайл был впервые расшифрован полностью, в том виде, котором и есть. Получилось большое, даже огромное интервью, в котором я ничего не выдумывал и ничего не добавлял. Часть этого материала появилась в новом номере журнала GQ. Повторений с материалом в Billboard практически нет, за исключением, возможно, некоторых фраз и смысловых пересечений, что неизбежно — предмет разговора один и тот же. Но в GQ они полностью соответствуют оригиналу и никогда, повторяю, никогда в настоящем виде не публиковались.
Я понимаю, что при первом взгляде на фотографии обоих материалов, у многих может сложиться впечатление, что это одно и тоже. Действительно, эти фотографии Егора Летова, сделанные во время беседы, у меня дома (и даже с мои котом, который жив и здоров и готов все подтвердить) были опубликованы в Billboard, о чем я главного редактора GQ предупреждал. При этом сейчас для публикации были предоставлены все пленки той фотосессии (примерно 20 кадров), но выбраны были опять те же фотографии.
Но сам текст практически никакого отношения к тому, что было опубликовано в 2008 году, не имеет и иметь не может — не существовало на тот момент полного интервью на бумаге. Интервью с Егором Летовым публикуется впервые, за что огромное спасибо журналу GQ, хотя сейчас им приходится пережить неприятные моменты, связанные со странными заявлениями странных людей.
Саша, у тебя есть в подчинении журнал Billboard, но который практически никакого отношения к тому Billboard, который был в 2008 году, не имеет. И уж тем более, к этому материалу ты никакого отношения не имеешь. Ты его не читала в тот момент (да, я помню твои слова на этот счет тоже, но повторять не буду) и не уверен, что удосужилась прочитать за эти годы. Сейчас я вынужден тебе ответить таким образом, прежде всего, что бы не ставить в неловкое положение журнал GQ и Михаила Идова. Моя же совесть чиста — я, как автор обоих материалов, точно знаю, как оно было, и что написал.