Прыг-скок

Весь вчерашний вечер моя «аська» разрывалась — близкие, друзья, бывшие сослуживцы присылали ссылки на одно и то же лаконичное сообщение — на 44-м году жизни от остановки сердца скончался лидер панк-группы «Гражданская оборона» Егор Летов. «Закрылись кавычки, остановились привычки. За пазухой стужа — прохудилась кожа. Прохудилась кожа — опустела рожа, — пел Егор Летов в своей, наверное, главной песне о смерти — „Прыг-скок“. — Двинулось тело кругами по комнате без всяких усилий — само по себе. Двинулось тело — из земной юдоли в неведомое боле... Прыг под землю, скок — на небо...»

Новость о кончине Летова почему-то не удивила — человек, так много внимания уделявший в своем творчестве теме смерти, рано или поздно должен был повстречаться с барышней с косой. Вспомнилось летовское: «Летели качели, да без пассажира, без постороннего усилия — сами по себе. Аккурат все сбудется, все позабудется, все переменится...» Пассажир устал, плюнул на этот глупый мир и соскочил в другой — «заповедный», на «запредельный этаж», где гуляет «нарядная Офелия», где плюшевый Мишутка вечно лезет на свою сосну, где Маленький Принц, матерясь по-русски, «закусывая пожаром и запивая наводнением», возвращается домой. В мир своих грез, ставший целой вселенной для десятков тысяч поклонников Егора, спасительным кругом, когда от житейских невзгод «едет крыша» и хочется сбежать в «таинственный лес» и спрятаться там от всяких гадов.

Вселенная песен Летова, невероятно плодовитого поэта и музыканта, затягивала раз и навсегда. Особенно людей, чувствовавших Слово, понимавших, что пишущих так точно, ярко, образно и зримо в мире — единицы. Один мой хороший приятель, писатель и журналист, как-то, году так в 1992-м, справедливо заметил: у Егора есть то качество, которое естественно для выдающихся западных рокеров, но почти отсутствует у наших — драйв. Наши, в основном, очень социальны или политичны, правильно слова в предложения складывают, подчеркивают актуальность своих мыслей, музыку вроде бы неплохую пишут, но — не цепляет, нерва какого-то и души в текстах не хватает, самозабвенности, божьей искры.

Всего того, что у Летова было в избытке, на десятерых. И еще одно качество, всегда отличавшее песни Егора и отсутствовавшее у большинства его коллег по цеху в лихие 80-90-е годы прошлого столетия. Он был напрочь лишен менторского тона, не находился в поиске универсального философского ответа на все вопросы, не плодил максимы, не поучал. Он орал — по-русски, матом, проклиная властителей, плача по обездоленным и сочувствуя мертвым. Он говорил на одном языке сразу с несколькими поколениями своих соотечественников, и язык этот был прост и ясен, как бульдозер или танк. Он рубил наповал, он шокировал, он открывал глаза. Тема «маленького человека», наблюдаемая Достоевским снаружи, Летовым открывалась изнутри: «Накажи их, товарищ Горбачев! Натрави на них, слышь, своих ментов, натрави на них свое КГБ. Отомсти им за мою любовь!»

Многие ставили в вину Летову его экзистенциализм, якобы сведший на тот свет Янку Дягилеву. Чушь! Хотел бы я посмотреть, как бы писали Камю и Пруст, оказавшись в России у разбитого корыта в 1990-е годы — без своей страны, своего народа, без перспектив и малейшего понимания, что же будет завтра! На дымящихся обломках величайшей империи в истории человечества. Тут некромантом не станет разве что мертвый. А Летов занял нишу главного рок-плакальщика на похоронах — неприятную, мягко говоря, но очень ответственную. И с честью этим плакальщиком отработал до самой своей смерти.

Был ли Летов всенародно популярным? Если в контексте Пугачевой, Галкина, Петросяна и Ксюши Собчак — нет, и слава Богу. Он даже никогда не принадлежал к рок-бомонду вроде Шевчука, Кинчева, Макаревича и Гребенщикова. Эти ребята — правильные, воспитанные, встроенные (хотя Костя Кинчев и говорил, что ему было бы интересно поработать с Летовым в каком-то общем проекте). Летов — певец городских окраин, дна, лежбища «маленького человека». Он минималистичен стихотворно, но при этом чрезвычайно емок и глобален. То, что вытворял Летов с русским словом и мотивом, с драйвом и нервом, лишь слегка осуществил после него разве что питерский Сергей Шнуров. Благо, стиль «гаражной музыки» позволял Егору не «заморачиваться» с аккордами и просто творить. Писать кровью на снегу. И поклонники этот живой нерв чувствовали и ценили.

Я хорошо помню умирающее лето 1992 года, когда защитники Белого дома собрались у стен своей твердыни на первую годовщину августовского путча. Кучковались, выпивали, поминали погибших год назад товарищей, вспоминали, как строили баррикады из троллейбусов и бетонных поребриков и готовились умереть за свою Москву. Чудесное было время, светлое, полное надежд! Обсуждали Ельцина и Руцкого, тогда еще не похоронивших надежд русского человека на великое будущее самой лучшей страны на свете. И пели. Пели Летова. Молоденький парнишка в полевой пехотной форме с орденами, видимо, бывший «афганец» (этих ребят среди защитников Белого дома было великое множество), точно попадая в ноты, под гитару орал: «А моей судьбе захотелось на покой. Я обещал ей не участвовать в военной игре. Но на фуражке на моей — серп и молот, и звезда. Как это трогательно — серп и молот, и звезда. Лихой фонарь ожидания мотается — и все идет по плану!» Люди, стоявшие плотным кольцом вокруг музыканта, плакали. Здоровенные мужики — и плачут. Жуть!

Второй и последний аргумент ненавистников Летова — он писал свои тексты и музыку (одно время) под воздействием наркотиков. В наше время повальной наркомании — более чем убийственный! Но тогда давайте уж, по-серьезному, по-взрослому, отправим на свалку истории Владимира Высоцкого и Филиппа Дика от того, что они были наркоманами. Есть чем заполнить образовавшийся вакуум?

Летов был плоть от плоти, кровь от крови своего народа, со всеми его социальными язвами, в том числе и с наркоманией. Я вспоминаю жуткую первую встречу широкой публики с Егором в «Программе «А» — единственном месте на центральном ТВ, где тогда, в начале 1990-х, профессионально говорили о русском роке. Интервью Егора было чудовищным — он не мог связать двух слов, а из его реплик для понимающих людей становилось ясно — это наркотики. Для репутации Летова, повторяю, это интервью было зверским, перед широкой публикой предстал урод. Если не слушать песни Егора, на нем можно было ставить крест. Очередной наркоман-рокер. И, тем не менее, его продолжали любить — и центр, и глубинка.

Вот вам картинка из этой замечательной эпохи. Год так 1995-й. Бывший великий русский город — вроде бы Владимир, точно не помню. Автор этих строк в составе представительной делегации чиновников, политологов и «элитных» журналистов из Москвы прогуливается под остатками древней крепостной стены на высоком берегу высыхающей реки. Мертвая тишина. Гулкое эхо. Ощущение, как от пирамид. Женщина-экскурсовод стрекочет что-то по поводу великой истории. Лето, прозрачный воздух, жара — градусов 40. Нега. И тут вдруг откуда-то извне, как из космоса, раздаются поразительно знакомые звуки. Резкие, раздражающие, противоестественные. Разрезают мертвую тишину, нервируют москвичей, сбивают с толка экскурсовода. Из-за холма появляется группка местных ребятишек, лет 15 — максимум. У одного на плече изрядно подержаный кассетник — явно отечественного производства. Который, надсажено хрипя «убитыми» давно уже колонками, выдает: «Один лишь дедушка Ленин — хороший был вождь, а все другие, остальные — такое гавно! А все другие — враги и такие дураки! Над родною над отчизной бесноватый снег шел. Я купил журнал „Корея“ — там тоже хорошо, там товарищ Ким Ир Сен — там то же, что у нас, я уверен, что у них — то же самое! И все идет по плану...»

Будут ли Егора помнить в России, как помнят других плакальщиков ушедшей эпохи, например, Блока? Несомненно. Русская цивилизация до сих пор жива именно потому, что ее литературные и песенные летописцы составляют ее гордость и славу. Зазорно ли мертвому Летову поклониться в ножки так, как мы падаем ниц перед Пушкиным, Толстым и Достоевским? Нет! Эпохи меняются, средства и методы передачи культуры тоже. Но носители этой культуры, национальной мысли, подвижники, пастыри для миллионов, — они одни и те же — русские интеллектуалы, пытающиеся Словом разбудить сознание соотечественников. Рабы Слова и его адепты. Славяне.

Вчера умер выдающийся славянин. Утрата для нашей культуры безмерна. Опять же вспоминаются летовские строки: «А моей женой накормили толпу. Мировым кулаком растоптали ей грудь. Всенародной свободой разорвали ей плоть. Так закопайте ж ее во Христе!...» Закопают. Нет Егора, нет песенной правды, такой простой и понятной. Остается только грусть и надежда на появление нового Летова. России он очень нужен. Человек с большой буквы, который придет и скажет летовское: «Однажды утром в Вавилоне пошел густой снег...»