КОММЕРЧЕСКИ УСПЕШНО ПРИНАРОДНО ПОДЫХАТЬ

Вышла книга наследия Янки Дягилевой

Судя по событиям последних лет, людям окончательно наскучила болтовня о том, что достойные уходят первыми. Теперь эта гипотеза понимается в духе времени: мастера «застуживания фонограмм» устраивают помпезный шабаш в «Олимпийском» по поводу очередного юбилея Высоцкого, тысячи глуповатых подростков и новоявленных звезд веселятся на «Кинопробах», от которых реально близких к Цою людей разве что не тошнит.

И т. д. и т. п.

Благодаря усилиям родственников, на которых природа усиленно отдыхает, и Высоцкий, и Цой смело могут повторять на своих загадочных небесах вслед за Янкой Дягилевой:

Коммерчески успешно
принародно подыхать,
О камни разбивать
фотогеничное лицо.
Просить по-человечески,
заглядывать в глаза
Добрым прохожим.
Продана смерть моя...

Но в отношении самой Янки предсказание не сбылось, во всяком случае не с такой пугающей очевидностью. Ранняя гибель и прошибающая искренность песен словно поставили невидимый кордон на пути коммерциализации ее творчества. Оно по-прежнему эзотерично. В мифологии массового сознания имя Янки если и присутствует, то проходит по ведомству маргинального сибирского панк-рока, и переубеждать любителей ярлыков бессмысленно и неуместно. Кому надо — сами все услышат и поймут.

Второе издание книги «Янка», вышедшее в Питере стараниями обозревателя музыкального журнала Fuzz Екатерины Борисовой и рок-музыканта Якова Соколова, как раз для тех, кому надо. По сравнению с первым изданием, появившимся около трех лет назад, книга разрослась более чем вдвое. Черно-белый артефакт на шестьсот с лишним страниц вобрал в себя все или почти все выходившие статьи, где так или иначе упоминалась Янка (интервью она принципиально не давала никогда). Плюс тщательно выверенная дискография, где по крупицам собраны все проекты, в которых она, пусть даже мимолетно, участвовала, некоторые ее письма, несколько малоизвестных текстов. И множественные свидетельства очевидцев, рассказывающих о личном общении с беззаконной колеттой «времени колокольчиков». Из главных героев этого времени выжили единицы.

Двадцать четыре года Янкиной жизни и всего тридцать с чем-то написанных песен часто буквально переворачивали представления столкнувшихся с ней людей. Отдельные фрагменты книги переворачивают устоявшиеся представления и о самой героине издания.

Даже многие ее давние поклонники не знали о встречах Янки с Башлачевым, который практически «благословил» ее на написание песен.

А официальная версия смерти в результате самоубийства, которая и раньше многим не внушала доверия, на этот раз откровенно оспаривается в книге лидером «Гражданской обороны» Егором Летовым и музыкальным журналистом Алексеем Кобловым. Теперь, через десять лет после гибели Янки, истину уже вряд ли установишь. Среди ее друзей никто не хочет публично копаться в деталях происшедшего — уже ничего не изменишь.

Там много живых примет того времени, до краев полного несбывшимися надеждами. Так что издание адресовано всем, кто не забыл реалий 80-х, когда большинство творцов русского рока (в отличие от всевозможных деятелей эстрады) жили точно по башлачевской формуле: «Хороша любая проповедь, но лишь когда она — исповедь».

И максимальное соответствие внутренней сути художника избранной им форме выражения роднило таких кажущихся антиподов, как Курехин и Башлачев, Гребенщиков и Летов. Только Янка и в этом ряду стоит особняком, слегка в стороне даже от своего предшественника и учителя Башлачева.

Жаль, что так рано ушла, но, как бы это ни случилось, иначе и не могло произойти. Настоящая жизнь, как и все настоящее, хрупка и беззащитна. И с максимально возможной скоростью стремится бежать «от всей этой сверкающей, звенящей и пылающей х...», окружающей даже лучших поющих поэтов, доживших до нашего времени.

Хотя, если верить книге, именно одному из них, Борису Гребенщикову, принадлежат удивительно точные слова о Янкиных песнях:

«Не декларация, не прокламация, а „детский крик за углом“ — вот образ этой поэзии. Не плач ребенка, у которого отняли шоколадку, а адский вопль из квартиры, в которой висит только что убивший маму папа, а орущее существо не может дотянуться до замка, чтобы выйти. Русская поэзия 80-х и дальше выразила... нет, не отчаяние — похоронный плач. По убитой и самоубитой, и доедаемой Родине, которую не вернут нам ни поп-шлеп под балалайку, ни театрализованная пляска на костях запорожцев. Эта поэзия названа „рок“, но имеет мало общего с тем, западным, который умеет блевать и плевать, но не умеет плакать».

Лейся песня не просторе
Залетай в печные трубы
Рожки-ножки черным дымом
По красавице-земле