Воспоминания. Николай «Ник Рок-н-Ролл» Кунцевич

Уникальная ситуация: дело в том, что когда двенадцатилетняя Маша, моя очень хорошая знакомая, очень достаточно продвинутая девочка, не из серии поклонниц МУМИЙ ТРОЛЛЯ, прослушала Яну Дягилеву, она сказала: «А почему эта Яна хочет так умереть?» Я говорю: «Но тут ведь ни слова нет о смерти!» «Нет, — говорит, — настроение стало плохое...» Я говорю о том, что, в принципе, Яна не имеет никакого отношения к смерти — это смерть имеет к ней отношение. И то, что сегодня — я на полном серьёзе это говорю — иногда не хватает даже таких чувственных эмоций... Пускай там заряд на суицид, это уже дело десятое, кто как думает. Я так не считаю, что это суицид — это просто боль, которую кто-то неумело поставил на конвейер. Потому что, я думаю, эти песни надо было просто выпускать, и при этом не говорить: «А вот это та самая девушка, которая утонула в реке, покончила с собой». Наверное, этого не нужно было делать, а просто ставить эти песни, поскольку жизнь-то продолжается, а на сегодняшний день, когда не хватает чувственных эмоций, когда эмоций практически нет, я думаю, её песни — они как никогда лучше для тех, кто жив и ещё при памяти, как это ни парадоксально. Но, тем не менее, Маша вот что-то увидела, хотя ей никто не говорил о том, что с Янкой произошло. Ещё Маша очень любит Юлю Чичерину и очень любит РАДУ И ТЕРНОВНИК...

Я сейчас процитирую слова Инны Желанной, поскольку это было настолько близко моему отношению к этому ко всему... Инна Желанная на «Сирине» первом сказала такую вещь: «Люди умирают от вредных привычек». И мы все прекрасно знаем, что есть у Саши Башлачёва песня «От Винта!», и что это за винт, мы тоже прекрасно знаем, знаем, что этот винт не имеет никакого отношения к самолёту «Туполев-140». Мы прекрасно знаем, — я сам на себе это испытал состояние, — что такое водка, водки было выпито настолько много людьми за их жизнь, что водочка стала как бы манипулировать сознанием человека. И те люди, которые, с моей точки зрения, прорывают энергетическую ткань, — я говорю о поэтах, о музыкантах, о тех, кто говорит языком Космоса на земле — естественно, получают по полной схеме от водки, потому что они не поддаются контролю водочному, да и не только водочному. Государство плюс Церковь и Водка, а если вообще от водки абстрагироваться, то это Власть. И вот всё и произошло так, как оно произошло, и очень жаль, потому что если бы сейчас Яна была бы жива, наверное, мы бы ещё с ней подумали о том, создавать нам группу УГРЮМ-РЕКА или нет. Пользуясь тем, что я её видел в этой жизни, знать, — не знал, в известном смысле этого слова... а сама-то она знала ли себя? Кто об этом может знать? Она хотела быть бас-гитаристом, я думаю, у неё бы всё получилось, и потом она бы от души порадовалась за меня, за то, что сейчас со мной происходит. А что касается её смерти, что касается всего того, что вокруг этого ходит и строится — ну, те люди, которые с ней водку хряпали или что-то ещё, песни, там, в унисон пели — те могут по-разному относиться к выпуску книг о ней, поскольку лично они ничего не сделали для того, чтобы... Всё, как в жизни: пьём вместе, общаемся вместе, а чтоб прийти хотя бы могилку убрать — времени нет. Всё по-человечески, всё по-человечески... Гриша Распутин — это тоже к делу относится, — в своё время сказал очень хорошо: «От, страна какая: идёт человек, а за ним идут сотни и думают: «Ну, когда же он споткнётся? А! Споткнулся! Споткнулся, сука! А! На его, блядь!!»... то же самое с Янкой получилось. Я считаю, что её убили. Не из пулемёта и не из пистолета — ей вовремя не было дадено то, что, слава Богу, было дадено мне. Не было человека, знаешь, — не было понимания. «Сеструха», там, «братуха» — какая «братуха», когда женщина, которая хочет, чтоб её любили?! Это элементарно, я понял это ещё у Иры Литяевой в Новосибирске, потому что... я очень многому учился у Яны по той простой причине, что она очень много читала книг, а я мало читал книг. И у нас был такой взаимообмен, — и я всё понял, что нужно было понять, и я считаю, что на сегодняшний день это очень актуально — то, что она делала тогда. Это очень нужно. Получается очень интересная вещь: самое страшное, что сейчас происходит, на мой взгляд, — сейчас уже пора создавать «Лигу Защиты Имён». Когда за каждым именем скрывается человек как произведение искусства, и я повторяю, и буду повторять: я впервые в жизни, наверно, встретил такого человека, который бы изложил всё то, о чём каждый из тех персонажей, с которыми я встречался, думал. Поскольку в психиатрической больнице, где я бывал неоднократно, — я не кичусь этим, это некое горе — там я видел людей, которые, когда я ставил им Яну, этот вот первый её альбом Деклассированным Элементам, ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ — я видел, какая реакция была у этих людей. Совершенно у различных людей была реакция, — я не побоюсь этого сказать, — как в своё время была реакция на Владимира Семёновича Высоцкого. Потому что впервые, — да простит меня её душа, — впервые баба такое хватанула, что не каждой бабе — Прасковье-с-мыльного-завода, о которых так говорят, простые женщины, которые работают где-то... я видел, как они плакали. Вот её аудитория. А субкультура — ей не нужна была субкультура, эти тусовки... Не нашёлся человек, который бы сделал ей концерты где-нибудь там, в тайге, где-нибудь, где есть жизнь, потому что она пела для них, а получилось, что основными потребителями были мёртвые чебурашки, как я сейчас называю неформашек. Другое дело, что это было изложено немного другим языком, но всё относительно: когда я ставил некоторые её вещи, особенно «От большого ума», я просто видел реакцию этих людей. Дело-то не в словах, всё это воспринималось-то на другом уровне, книг-то, в любом случае, прочитано достаточно — и тем более этими людьми, о которых я говорю. Потому что если кто-то считает, что в таёжных посёлках просто занимаются тем, что производят на свет детей — это совершенно не так, потому что наипервейший друг таёжных поселков — библиотека. Я просто там жил, я знаю предмет, о котором говорю. И меня печалит, что все её кассеты, все её видеозаписи не имеют нормального, достойного пиара, потому что это не пиар, когда начинают говорить: «Это та самая Яна, которая покончила жизнь самоубийством» — это бахвальство этакое... Я говорю в основном о тех, с кем я общаюсь, поскольку я директор рок-центра «Белый Кот» в Тюмени, — кстати, больше половины не знает, кто такая Яна Дягилева, и мне приходится — я не побоюсь этого слова, Бог с ним, — подчищать то, что не сделали люди, которые были отцами или матерями так называемой субкультуры города Тюмени. Мне приходится всё это рассказывать, — кто такая Яна, где она жила, где её дом... А меня спрашивают: «А кто такая Яна? А кто такой Дик?» — потому что они растут, им 14–15 лет. Я серьёзно говорю, поскольку я с ними общаюсь постоянно, некоторые ровесники шутят, говорят: «Ник, тебя скоро буду в „Спокойной ночи, малыши“ показывать». Я говорю: «Обсосы! Они хоть, по крайней мере, меня Ником называют» — и мне приходится всё им рассказывать. И эта книга — это как нельзя лучше, она необходима тем, кто когда-нибудь, возможно, будет писать об этом Слове. Когда Слова не будет, — а всё идёт к этому, — когда эмоций не будет, — все ещё хорошо вспомнят, что были такие люди, которые издавали вот это самое. И вот Яна сейчас бы очень обрадовалась тому факту, что кто-то её узнаёт и сегодня, это же очень необходимо. Это можно говорить: «Да ну! Да Яне слава не нужна!» Ни фига подобного.

Если говорить о моём самом любимом её альбоме — то это тот, где нет звучания ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, это, естественно, Деклассированным Элементам. Там очень много от ELEMENT OF CRIME — я говорю с музыкальной стороны. А вот этот концерт 2 августа в Кургане — это вау! Это было всё! Об этом Маринка Федяйка может рассказать... две идиотки. У нас была группа ВТОРОЙ ЭШЕЛОН, мы туда приехали второго августа, в день ВДВ. Эти две идиотки, Федяй и Яночка — они же с феньками все: «Ой, а нам парни сейчас водку предложили!» — а там все эти люди уже косяками ходят, в тельняшках... Спасибо большое организаторам — они нас просто в охапку взяли, на квартиру увезли — от всего этого подальше. Мы сидели на квартире у Мыскова, был такой человек, сейчас тоже, к сожалению, покойный. Это был какой-то прорыв, я вот с такими глазами приехал во Владивосток, к Ольге Немцовой и Максу Немцову, привёз этот альбом тюменский. Между прочим, пользуясь случаем, хочу сказать, что эти люди — ничего не хочу плохого о них сказать, но данность такова — я привожу эту кассету, говорю: «Ребята! Люди только за оплату дороги поедут». А по тем временам, это был 88-й год, это было легко. Они не нашли денег, в то время, как все журналисты из Владивостока летали на фестивали по всей стране — туда, сюда. Я говорил, что если бы кто-то из журналистов отказался от места в самолёте, и взяли бы какого-нибудь музыканта, чтобы он посмотрел, как всё это происходит... Это же засада полнейшая, когда живёшь там, на Дальнем Востоке: ты не видишь никаких фестивалей, не можешь ни с чем сравнивать. Они могли сделать концерт Яне, — а я по себе знаю, что это такое, когда меняешь маршрут, меняешь обстановку. Это же определённый маршрут — Москва-Питер-Нижний, это всё рядом, это Материк, Запад, как говорят на Дальнем Востоке. А там совершенно всё по-другому. Спасибо Комитету Госбезопасности — я не шучу — за то, что меня туда отправили, там я просто влюбился в эти песни, потому что ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, Яна, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА там мною лично воспринимались са-авсем по-другому, там было ощущение, как у семнадцатилетнего пацана, который в девушку влюблён и гордится ею. Я ставил там эти записи: «Вот, послушайте! А я этих людей знаю!». А люди, которые могли сделать концерты, — они очень много пишут книг о том, какие они хорошие, какие они мощненькие. Меня очень раздражало, когда Яне вот такая путёвка в небо была выписана, что там слёзы какие-то начались, ещё что-то... Я говорил: «Ребята, ну о чём вы? Вы же могли сделать концерт» — мы 50 рублей насобирали, лично мы, отослали Яне — Яна их потом обратно вернула, потому что врубилась, что мы свои деньги высылаем. Она говорила: «Нет, Коля, вот если б организаторы всё это сделали...». А они могли, это было элементарно. И это тоже явилось одной из причин, на мой взгляд: когда человек делает счёт-на-счёт, когда земля под ногами просто уходит, — получается, как в «Доживём до понедельника»: счастье — это когда тебя понимают. Можно до бесконечности зачитываться Юнгом, но всё равно это у тебя останется, это неистребимо, это никто никогда не перешагнёт, потому что это советский менталитет — эта невостребованность. Когда очень плохо, ты можешь садиться туда, где тебя ждут и знают? А что значит, — знают и ждут? Это не значит, что там кассеты твои слушают, это значит, что ты там была, и тебе было по кайфу. Я считаю, что Дальний Восток бы её вылечил. Меня лично очень сильно это выручило. И вот этого, на мой взгляд, Яне не хватало. Как мы сидели с ней в Академгородке, в этой комнате в этой общаге — да чёрт подери, я же всё это помню прекрасно! И Димка-Лукич прекрасно помнит, — когда мы записывали Полночный Пастырь, на «Студии 8» в Новосибирске — и Янка тогда пришла — и полное непонимание. Я говорю о том, что надо было вообще уже... типа того, что в цветных журналах. «Представляешь, — говорю, — Яна: ты — в цветных журналах!» Она говорит: «У-у, я этого боюсь» — почему этого надо бояться?! Для неё это было бы не страшно, а наоборот. Это чушь полнейшая, когда говорят, что сейчас Янка была бы немыслима и неуместна! Что значит — «уместна», «неуместна»? Всё не так. Я по себе это знаю. А что значит «уместно»? Это когда всё время вот этим играешь? Песни пишутся для того, чтобы расширялся диапазон слушателей. А для этого надо забыть о том, что твои кассеты выпускаются, надо ездить, ездить и ещё раз ездить — поездок Яне не хватало. Не было человека, который бы взял её за руку и так: «Либо ты едешь, либо я тебя просто убью!» — не было такого человека. Я чувствую, что это так и должно было быть, я это чувствую. И вся эта смертушка — когда многие говорят, что она об этом пела и этим накликала — это чушь собачачья! Просто географию песни надо расширять было. И это особенно касается издателей, а особенно этих грёбаных пиарщиков нынешних. Я вижу, знаешь, как сейчас концерт Янки? Вот если бы сейчас состоялся Янкин концерт? Первое: никаких «легенд русского рока». Мы просто пошли бы к каким-нибудь художникам, она б спела песни, пообщалась бы, а я бы сказал: «А знаете, у этой девушки, Яны Дягилевой, будет концерт». А по рок-центру «Белый Кот» всё было бы, как со СМЫСЛОВЫМИ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯМИ: мы бы собрали школьников, я бы им сказал: «Ребята! Представьте себе, что сейчас приезжает супергруппа. Вы эту группу ждёте» — на вокзал 40 человек, они: «Здравствуйте, Яна Станиславовна, вот цветы вам». Это форма всё, и люди приходят, уже готовые воспринимать, это то, что называется, на самом деле, настоящим пиаром. И не надо думать о том, что там продано, что запродано — плевать я хотел! Вот я бомж, какой есть... Почему я всё о себе? Да потому, что вот, на самом деле, вот он, Коля Рок-н-Ролл, блин на фиг! — который тысячу раз мог умереть от алкоголя и прочего. Вот так бы всё и было. Главное, я ведь не живу рок-н-роллом: жить нежитью невозможно, я играю в рок-н-ролл. И Яне почаще надо было играть, она же прикольщица была и весёлый очень человек.

По поводу Летова я своего мнения не изменю, я знаю, что один раз я ему позвонил, всё, что было сказано тогда и всё, что касается того, — это было сказано тогда. И я своего мнения не меняю, потому что ещё раз хочу напомнить, что можно создать такие психологические условия, такой климат в коллективе, что человек просто сам в петлю влезет. В армейках такие случаи были, когда молодой солдат приходит — а потом вздёргивается, мы же знаем прекрасно... А почему всё? А потому, что всё то же самое, человеческое, как бы Егорушка того времени ни ненавидел, всё то, что связано с человечеством... Я считаю, что поступали они по-человечески все. Я считаю. Вот у меня был в жизни человек, который меня из этой ямы вытащил, — я в аду побывал. Я почему не пью-то, при том, что ведь не кодировался...

19.02.2000, Нижний Новгород.

Изображения

Комментарии

Текст, выделенный серым цветом, присутствует на сайте http://yanka.lenin.ru.