Воспоминания. Сергей Попович (Раббота Хо)

Я, в общем-то, не очень разделяю эту тусовку на Янку, Летова, Неумоева — потому что мы познакомились в комплексе. Признаюсь честно: я всю жизнь был поклонником эстетской музыки, но, скажем, с панковским подходом к ней. И когда мои друзья ставили мне ОБОРОНУ, меня всё это повергало в кошмар — всё это сибирское движение. Я не мог понять, почему это хорошо, почему достаточно продвинутые и уважаемые мною люди в Киеве коллекционируют альбомы ГО, Янки, ИНСТРУКЦИИ — для меня это был белый шум и белый бред. Я абсолютно этого не понимал.

И знакомство наше произошло при довольно-таки занятных обстоятельствах. Однажды у барабанщика нашего жутко разболелся зуб, его было нужно удалять, «резать к чёртовой матери» — мы так решили. И мы его насильно повели в Октябрьскую больницу, это больница скорой стоматологической помощи, где в очереди сидели какие-то очень замызганные люди, оказавшиеся впоследствии Неумоевым, Летовым и их друзьями. И вот мы сидели в одной очереди, я, в общем, знал, что это ОБОРОНА, которую Рудницкий ¹ привёз в Киев; мы разговорились, — и они оказались милейшими людьми. При том, что их милейшесть полностью противоречила их внешнему виду: такие, не очень хорошо помытые люди; я ещё удивился, как можно себя довести до такого состояния. В результате вырвали зубы Неумоеву и Довженке нашему. Ну а наша репетиционная база находилась тогда практически в центре — мы в то время сквотрствовали, занимали подвалы в городе, проплачивая каким-то левым людям в ЖЭКах, чтоб они закрывали глаза на то, что мы по полгода сидели в центре города, там, где сейчас самые дорогие кафе, магазины. Во всех этих подвалах мы перебывали со своей группой. И мы с ними туда пошли. Дальнейшее развитие событий было таково: мы вместе оказались на этой точке, и Летов начал интересоваться: «А что вы читаете, что вы слушаете, что вы смотрите?» Оказалось, что у нас очень много точек соприкосновения эстетических, и я говорю: «Так это ты — Летов? Ты, типа, злой панк? Да не панк ты, это полное говно — ты эстет мокрожопый, какой ты панк?» Ну, и на этой почве мы задружились, немножко поиграли Летову на репетиции, ему даже ещё и понравилось, мало того, он взял у нас кассету, кому-то там давал её слушать и говорил: «Очень странно: вроде такие умники, а с таким драйвом играют, мне это нравится...»

Всего мы с ними пересекались раз тридцать, встречались в разных уголках страны — и я никогда не видел Летова отдельно, меня всегда это веселило. У Летова как раз тогда была теория «энергетических точек планеты», в число которых, естественно, попадали Тюмень и Киев. Сибиряки очень любили Киев. Киев — это спокойный, намазанный салом город: это верхний слой. Нижний слой — это очень гостеприимный хозяин, он разрешает в себе быть кому угодно. Созерцательный город, и с историей — благо, отпраздновали 1500 лет, благо, христианство началось именно отсюда. Триполье в десяти километрах от Киева, говорят, оно постарше цивилизации древних египтян. Городу наплевать на всех, кто в нём живёт, но при этом он имеет такую ауру, которая соответствует кому бы то ни было. Киевлян он слишком подавляет, мы предпочитаем чаще находиться не в нём, чем в нём. А эти разбухающие от энергии сибиряки в Киеве нашли именно ту лунку, в которой можно полежать, отлежаться, подумать, не спеша поговорить. Именно поэтому они висели месяцами, и им было очень классно, их просто пёрло, как сусликов. Летов меня удивил культурной программой. Обычно человек, попадающий в гости к таким же, как и он, панкам, пьёт водку и делает то, что и положено делать панку. Летов же умудрялся прослушать сотни альбомов, неизвестных ему до того, — хотя он крайне образованный человек, как и вообще вся их тусовочка — прочитать сотню книг, посетить какие-то места, о которых я, киевлянин, всю жизнь проживший в Киеве, не знал, не подозревал. Посетить камлания ивановцев, найти Лысую гору — которая рядом с Лаврой, кстати, такие два полюса — побывать там, посетить камлания сатанистов... То есть это человек, у которого все поры горят желанием что-то познать, узнать, увидеть. Я и не знал, что у нас в Киеве происходит столько интересного, об этом мне рассказывал Летов...

А потом появилась какая-то барышня с ними. Она и до этого появлялась, но настолько скромно себя вела... А я тогда вообще не знал, что это такое — Янка. Янка и Янка, что-то мне рассказывали про неё, что есть вот такая непростая девушка... Девушка очень простая... Не очень красивая, какая-то даже бабская девушка. Она была с какой-то подружкой, они обсуждали какие-то абсолютно бабские вещи — не помню точно, что, помню только, что очень что-то простое, понятное... Я с ней вряд ли больше, чем двадцатью словами перекинулся за всё время, которое я их видел. Она как-то приходила с этой тусовочкой, сидела, ей тоже нравилось, как мы играли. Мы просто очень мощно играли, хотя музыка у нас была соплежуйская — подавали мы её очень мощно, зло — по-панковски играли эстетскую музыку, им это очень нравилось. И мне было приятно, что вот такие вот не самые простые люди как-то на это реагируют.

Помню её концерт в Киеве — она очень нервничала, она абсолютно не являлась пригодной для шоу-бизнеса — а он уже тогда происходил, уже тогда Летов собирал довольно большие залы и нормально катался по стране. А Янка — она была максимально непрофессиональна на сцене, она не умела артистически скрыть паузы, подать себя. Всё это было в чистом виде. Мне хотелось ей что-нибудь сказать такое, чтобы её успокоило, чтоб она сосредоточилась и начала концерт. Концерт — это такая штука отдельная, он всё-таки требует определённой организации внутренней, а Янка была сыра во всех отношениях — такое сырое мясо, сырая энергия, сырые чувства... То есть, на самом деле, эстеты это кушают, это очень вкусно — и поэтому мы имеем то, что имеем. Киевская тусовка — она, по большому счёту, как и любая тусовка: ей нужны лагутенки. Я не хочу обидеть Илюху, он нормальный парень, но он сам впрягся в это говно — пусть теперь его и ест. Тусовке всегда нужны некие символы, и Янка — волей-неволей была в тени Летова, как, в общем-то, и Неумоев. В любом случае люди это обозначат: им нужен первый, второй, третий — и где-то в этой тройке она находилась. Киевская тусня знала Летова, потому что это было модно в эстетских кругах — и, автоматом, всё, что приезжало с Летовым, тоже было «правильно». Я думаю, что всё-таки именно с этой позиции её воспринимали в Киеве — я не думаю, что на момент её жизни её адекватно оценивали. Мне вообще сложно говорить об адекватной оценке Янки — я просто доверяю людям, которых очень уважаю, они её очень любят. И я знаю, что эти люди не могут ошибаться. Я не являюсь поклонником её творчества, более того — Царствие ей небесное — ни одна из её песен не заставила меня так трепетать, как, скажем, песня Гребенщикова «Я инженер на сотню рублей...», которую я услышал в период полового созревания — и мир изменился после этой песни. Такого эффекта сибирский рок на меня не производил — за исключением песен ИНСТРУКЦИИ в исполнении Летова, этот альбом будоражил меня действительно очень сильно... А в Янке я просто физически ощущал некую мощность, некую такую очень серьёзную силу, непростую, миссионерскую — я это ощущал. Каждая клетка меня знала о том, что рядом со мной находится некое чудо — но знала по факту. Я абсолютно не был любителем, поклонником и слушателем её музыки. Очевидно, что для того, чтоб понимать Янку, нужен какой-то предварительный код — это то, чем Янка отличается от НИРВАНЫ, хотя это, в общем-то, одно и то же. Но вот для таких вещей, полусырых или совсем сырых, как вот наши настоящие звёзды, звёздочки и явления, нужен постоянно некий ключ, какая-то отмычка, которой на тот момент у меня не было.

Потом эстеты напишут, что это было обнажено как лезвие, что это было как кровь на стекле... что-нибудь такое. А моё впечатление... мне было сложно. Что я могу сказать о Янке, так это то, что она была абсолютно простой.

Я вообще человек очень жадный. И всю жизнь я мечтал иметь 12-струнную гитару. И вот у одного спивающегося музыканта я выкрутил её за 30 долларов, — выкрутил ленинградскую двенадцатиструнку. Мне не свойственны широкие жесты. Но как-то мне то ли сказали, то ли ещё чего, что у Янки гитары нет. И я вдруг, как под сеансом Кашпировского, просто взял и подарил ей эту гитару, которую честными стараниями наживал целый год, выкручивал, гордился ею... А песен Янкиных я на тот момент и не слышал вовсе. Что-то в ней, конечно, такое было — я нормальный мужчина, я реагирую на женщин, — но в данном случае это была другая реакция. Она у меня не просила эту гитару, она не жаловалась, что у неё, вот, нет гитары — и, ещё раз подчёркиваю, я человек нещедрый, скажем так; гитара мне досталась с огромным трудом. И вот что-то вдруг внутри меня взяло и подарило эту гитару Янке. Она не шаркала ножкой, не говорила, что я спас ей карьеру или что-нибудь такое — она просто взяла её как должное. И я не обиделся, я понял, что произошло что-то очень правильное. Янка получила инструмент...

А её смерть — мне кажется, что сибиряки вообще зашли слишком далеко. У Сокурова есть фильм по Стругацким — «Дни затмения» — в своё время мы накуривались драбу и ходили смотреть этот фильм, надеясь увидеть некие иные грани. И там, в этом фильме, есть эпизод, когда покойничек ожил и говорит этому пацану: «Понимаешь, ты просто одной ногой заступил за круг, и тебя обязательно долбанёт», — в книге у Стругацких там деревья начинают прыгать, вся природа начинает возмущаться, Мироздание говорит: «Ты слишком рано зашёл туда, куда все зайдут, но со временем». Так вот, сибиряки, как мне кажется, очень энергично заступили за черту. Поэтому все смерти я считаю закономерными. Летов — это другое. Летов — настоящий солдат. Летову ничего не сделается — абсолютно не в упрёк ему, а даже и в похвалу. Летов боец ещё тот, я думаю, что он один смог бы разобраться со всеми сербами, если б захотел. Он хороший воин.

Если честно, я не собираюсь ругать Егора. Я с ним слишком близко знаком, он мне даже пару раз звонил последнее время, приезжал в Киев — я не пришёл на встречи... Я скажу, что я чувствую закономерность смерти Янки и вообще закономерность смертей в тусовке вокруг Егора. Хотя я бы не советовал Егору брать на себя ответственность за эти смерти и вообще за то, что он сделал — и право говорить, что, мол, «я это затеял». Егор — мощный проводник, человек, в которого Господь Бог ткнул пальцем, нравится ему это или нет. Это моё мнение. Я знаю много таких людей, в которых Господь Бог просто ткнул пальцем — и самая большая глупость обсуждать, почему Господь ткнул именно в него. Ткнул — и все дела, дальше работай с этим. И в Янку, естественно, ткнул тоже — иначе она бы жила до сих пор, — но ткнул другим способом. Это мои домыслы, я не советую к ним серьёзно относиться, но в любом случае — Летов держал в руках некоторые лозунги, определённые вещи обозначал, и очень многие люди толкались на это. А Янке, я думаю, просто нужен был нормальный мужик, который бы её любил как бабу, прежде всего, а уж потом как Янку. Мне кажется, этого очень многим звёздам — живым и мёртвым — не хватало и не хватает. Янка — это очень мощная поющая баба, вот такое было у меня ощущение. В самом лучшем понимании — баба. Я не специалист по сибирским бабам, но мне кажется, что она это отражала. Я слушаю МАШУ И МЕДВЕДЕЙ, и меня не покидают мысли об унисексе, когда я это вижу. А когда я слушал пару раз Янку, у меня никаких не было сомнений, что это баба. Стопроцентная баба. А там дальше уже можно разбираться: тонкая она, поэтичная, ранимая — всё, как положено бабе, все те красоты и штучки, за которые их любят. Всё это в ней было в очень мощной степени. Я почувствовал. Нормальную классную бабу. Но не прореагировал, — не в моём вкусе была...

29.04.1999, Санкт-Петербург.

Изображения