Воспоминания. Виктор Чаплыгин (КАЛИНОВ МОСТ)

Познакомились мы в Новосибирске, году в 84–85-м, у нас тогда как раз развивалось всякое рок-клубовское движение; и на этих тусовках, собственно говоря, мы и сошлись, где-то в какой-то квартире у одной девушки — там и познакомились, во время приезда Саши Башлачёва. С ним-то она самостоятельно познакомилась, там ведь не было такого, что кто-то его привёз, — была большая такая тусовка, в эти моменты все как-то собирались... Он два раза приезжал; один раз приехал такой весёлый, на подъёме, написал много песен, со всеми тусовался. А во второй раз, в 86-м — такой мрачный... А Янка тогда не фигурировала как певица; знали люди знакомые, что она пишет что-то, и все. Только в году 86–87-м она стала выступать.

Ну, вот сколько раз с ней встречался, — никогда не было никаких неприятных ощущений, очень хороший, коммуникабельный человек. Ни разу такого, чтоб чего-то не то — всегда открытая, жизнерадостная, улыбается, смеётся, шутит. Разговоры были о музыке, о творчестве — в то время все об этом разговаривали, мы, собственно, на этом-то все и сходились. Тусовка-то была насчёт музыки — куда идти, как, что и где, у кого лучше стихи, песни — все друг другу показывали. Но как-то всё это не получило развития, у многих не получилось, многие наплевали, ушли; многие не наплевали и выстояли. Это жизнь. Если нет никакой поддержки ни снизу, ни сверху, то понятно, что всё это варится, варится — а потом съедает себя само. Сейчас эти вещи как-то просто решаются, а в то время атмосфера была другая; не интересовали деньги, известность, поэтому был один сплошной драйв, как бы в альтернативу тому, что существует. Это объединяло разных людей. И я думаю, что если бы всё развилось, то у Янки бы получилось всё, — у неё очень хороший посыл был, она была как генератор, объединитель: вокруг неё люди сходились. И, я думаю, ей все помогало, любой контакт. С Летовым тем же она очень много общалась чисто творчески. Я сейчас не думаю, что там чётко было — «панк», «не панк» — это просто сейчас, когда время прошло, начинаешь анализировать, а тогда же этого не было. Всё было в одном: ты выходишь на сцену, и тебе свистят, орут «Иди отсюда!» — и если ты выстоял, значит, дальше пошёл, а если не выстоял, то в следующий раз, если есть силы выйти — выйдешь. А Янка — она выходила несколько раз с гитарой, одна, пела какие-то песни, к ней достаточно хорошо относилась местная публика, а у нас публика-то была, — не дай Бог, жёсткая, во время концерта могла зарубить. А её любили...

Она как-то приходила к нам на репетицию, это было в подвале нашего ГРТУ, на репетиционной точке. Она пришла не одна, а с девушкой какой-то, и мы как-то общались, сидели, играли, пили пиво, по-моему... И в этот момент разговор за разговор, заиграли что-то — и они с Димой стали что-то делать... Там у нас было два помещения, одно репетиционное, а другое для пития чая, вот в этом месте и сидели. Что происходило, как, кто какое слово сказал — сейчас восстановить невозможно уже, конечно. Просто помню, — атмосфера очень драйвовая была. В то время. Но каких-то планов что-то совместно делать не было, хотя она, в общем, уже стала как-то фигурировать, в Москве её стали узнавать...

В Барнауле ещё виделись, на «Рок-Азии», но мы встречались совершенно так вот, без всяких — просто люди из одного города: «Здравствуй» — «Здравствуй».

Хотя на похороны я летал — единственный из МОСТА. Там как-то всё было странно. Поклонники к музыкантам за автографами подходили к могиле, — неприятно было, с одной стороны. А с другой — просто настолько напряжение сильное... Много народу было неожиданно. Я вообще не ожидал — это как обычно: смерть всегда неожиданна, ни с того, ни с сего... Был полный автобус вообще непонятных людей, которых я, например, вообще не знал — откуда они набились и всё такое. А на кладбище начались шутки какие-то, — но это я где-то понимаю: просто нервное. Я уже был в такой ситуации, когда вроде хоронишь человека, зажато все, а потом, когда закончилось — юмор, смех, и вроде это кощунственно, но ничего с этим не поделать. По-моему, это нормально, разрядка такая — всеобщее веселье. Причём, как правило, это происходит тогда, когда людей нормальных, близких хоронишь, а когда отношения к человеку никакого нет, равнодушие — этого не бывает. Я многих хоронил, поэтому знаю, могу сравнивать — именно когда близкий человек по духу, по всему, происходят такие вещи. А тут, ну что? — ехали водку пить на кладбище, тусовка...

До сих пор ещё непонятка такая во всем этом существует — что, как. Она исчезла на три дня, на четыре. Её хватились только потом на даче, нашли в воде. А почему она так сделала, — всякое говорили. Вроде с семьёй там не всё в порядке было, какие-то чисто семейные проблемы, — а она человек-то творческий, и её, видимо, всё это придавило; ей хотелось собственного коллектива, хотелось играть, а этого тоже не получилось. Она как бы по примеру Селиванова... Это беда людей продвинутых, умных, потому что когда раньше времени они получают определённый комплекс знаний, им вообще тяжело находиться в этом социуме. А с ней неизвестно — то ли сама, то ли... Никто не знает. Вот. Что же ещё сказать? Тут и сказать-то нечего. Жил человек — и сказать нечего...

5.12.1998, Санкт-Петербург.

Изображения