Воспоминания. Светлана Лосева

Первый раз я увидела Янку на каком-то концерте — то ли в театре «Время», то ли на концерте памяти Саши Башлачёва в БКЗ «Октябрьский». Но при этом мы, в общем-то, не общались, там была масса других знакомых, так что всех разносило по тем местам, где они проживали на тот момент. А в первый раз мы с ней столкнулись, что называется, в полный рост, когда ОБОРОНА писала у Фирсова какой-то свой альбом. Фирсов ещё жил на старой квартире, и то ли родители его приехали, то ли ОБОРОНА так уж его допекла, но он их поселил к нашей общей знакомой, к которой я частенько заходила — к Лене Филаретовой. И, я помню, мы как-то договорились с Леной, что я к ней зайду, я купила каких-то котлеток, думаю: «О, сейчас зайду к Филаретовой, посижу, поболтаю, потом поеду домой»; захожу, а Филаретовой дома нет, она куда-то унеслась, а сидит у неё в полном составе ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, в золотом ещё составе, с Аркашей на барабанах... И они такие бедные-несчастные все — а я тогда с ними хоть и была знакома, но в друзьях мы не ходили. И вот я прихожу, они какой-то чай начинают делать, я начинаю что-то болтать — и вдруг понимаю, что они просто голодные как звери. А у Филаретовой как-то никогда разносолов не было, и у них особо денег не было, — у них геморрой был, как им уехать, какие-то дешёвые билеты купить, и чтоб в одном купе — обычная история. Ну, я им сказала, что с билетами помогу разобраться, нажарила им этих котлет, потому что больно уж их жалко было — словом, дала Мать-Родину. Все наелись, обрадовались — так мы с ними и задружились. Потом они ещё пару раз приезжали, мы тут же встречались, где-то болтались, — и в какой-то очередной раз с ними приезжает Янка, и Филаретова устраивает квартирник Янки и Егора. Приходит какое-то неимоверное количество людей, и я прихожу, и, понятное дело, начинаются при встрече все эти лобызания: «Ой, дорогая, ты пришла!» И Яна напряглась. Она дала такую конкретную Даму, — у меня чёткое было впечатление, что она просто не поняла, кто я, а какое-то шуршание фемин вокруг ОБОРОНЫ она сильно не приветствовала. И она как-то сразу стала ходить туда-сюда с каменным лицом. Меня это рассмешило, на самом деле, потому что это было просто зрелище: она тут же перестала нормально общаться, все хиппистские принципы были забыты и попраны в пять секунд... А где-то к следующему разу ОБОРОНА уже, видимо, ей объяснила, что ОБОРОНЫ не убудет, если они с Лосевой пообщаются.

А познакомились мы уже как-то у Фирсова, это был, пожалуй, её последний визит в город; я просто приехала к Фирсову переписывать НОЛЬ с какой-то скорости на какую-то, и вышла Яна, и начала так довольно смешно общаться — то есть она меня увидела, ей явно стало интересно, потому что понятно: когда находишься в замкнутом пространстве с каким-то ограниченным количеством людей долгое время, то рано или поздно наступает момент, когда с ними — ну что болтать? И так всё знаешь. И вот она на кухню выходит, начинает кофе варить и говорит мне: «А какая погода сегодня?» — такое светское желание начать беседу... Но, в общем, мы с ней не подружились, потому что я, в принципе, прекрасно понимала, что происходит, и мне надо было куда-то убегать... И буквально, может быть, один раз мы с ней ещё где-то столкнулись влегкую, но ни в какую задушевность это не перешло.

А то, что я помню по музыке — ну что? Это, конечно, абсолютный бриллиант русского рок-н-ролла, и абсолютно аналогов нет, и последователей быть не может.

Помню, вскоре после того, как стало известно о её смерти, мне позвонил один еврей знакомый, ярый поклонник, и говорит: «Ах, горе-то какое. А я так её ни разу и не увидел!» Такое вот потребительское отношение. «А как там Егор себя чувствует?» — спрашивает. «Ну что, — говорю, — плохо ему». «А ты не знаешь, он не собирается что-то такое с собой делать? А то ведь я и его не видел...» — «Ну, поезжай, — говорю, — в Омск, спроси у него сам». Егор мне рассказывал, кстати, что на похоронах её, прямо у могилы, когда уже землю вниз кидают — понятно, какое при этом состояние — подходили и брали у них автографы...

Причём, люди, которые её лучше знали, дольше, постоянно сравнивают её с Летовым, что-то такое существует в мозгу у журналистов. Я считаю, что это явление несравнимое. Может быть, и Яна не стала бы тем, кем она стала — она всё равно, конечно, Яной бы стала, но какой-то другой — может быть, и Летов был бы другим... Все идёт, как идёт, и сравнивать тут нечего, никто под дулом пистолета никого друг к другу не приставлял; им, значит, так надо было. С другой стороны, говорить, что, мол, жаль, что они разошлись, что они в какой-то момент перестали ездить вместе, общаться — опять же, если бы этого не случилось, это были бы какие-то другие люди. Никто никого не предавал — это всё полная ерунда.

Как-то так получилось, что я её совсем не фотографировала. Снимать на сцене то, что все снимают, мне неинтересно, а снимать то, что я вижу, надо после того, как с моделью подружишься... Я люблю, когда ко мне относятся не как к фотографу, — у них тогда совсем другие лица делаются. И вообще у меня фотографирование как-то периодами происходило. У меня то был фотоаппарат, то не было. Был перерыв где-то в год, и, видимо, он как раз попал на Янку— так вышло. Собственно говоря, это единственный человек, о котором я действительно по полной схеме жалею, что его нет в альбоме ¹. Мне её там конкретно не хватает. Но, может быть, так надо.

8.11.1998, Санкт-Петербург.

Изображения

Комментарии

Текст, выделенный серым цветом, в сборнике статей отсутствует, есть на сайте http://yanka.lenin.ru.