источник: | http://yanka.lenin.ru/stat/mavo.htm / |
дата: | 1998.05.18 |
издание: | «Янка» (Сборник материалов) |
текст: | Владимир Маво |
фото: | |
см. также: | Изображения |
источник: | http://yanka.lenin.ru/stat/mavo.htm / |
дата: | 1998.05.18 |
издание: | «Янка» (Сборник материалов) |
текст: | Владимир Маво |
фото: | |
см. также: | Изображения |
Впервые я повстречался с ОБОРОНОЙ в Харькове, на Харьковском фестивале, не помню, по-моему, на 7-м. Выступали там ЧАЙФ, ВВ — просто на уши зал поставили — КАЛИНОВ МОСТ, а уже после них — ОБОРОНА. Вышел какой-то ведущий, вроде, президент Рок-Клуба и говорит после всех этих монстров: «А сейчас вообще держитесь!», типа того, и все так испугались, — тишина была просто! А Летов — ну, как обычно... Вот моё ощущение (я их первый раз услышал вживую) — меня придавило очень сильно: «у-у-у-у» такое, «ж-ж-ж-ж»... Первый раз панк-рок вживую слышал... А я всё это время находился за кулисами, как человек приглашённый, свой, короче, и какой-то стоял там человек такой узнаваемый, постоянно на концертах был, у него была такая борода, волосы, зачёсанные в пучок, и вот он стоял, а ещё там рок-критики всякие, и как раз МОСТ играл, и один критик говорит: «О, вот это круто, это классно», а этот мужик: «Да ну, да говнюки они, накласть на них». И как раз ОБОРОНА вышла, и мужик говорит: «Вот эти вот панки — они и то лучше, честнее и глубже...» А потом ОБОРОНА отыграла, и, естественно, спела эту песню свою, «Всё идёт по плану» — причём с этим «заебись» со своим — и пошли в гримёрку свою, ну и я за ними пошёл. И тут залетает какой-то разъярённый молодой человек, ну, знаешь, такой узнаваемый Комсомольский Деятель, и на Летова налетел, орёт: «Ах ты, урод!» Янка тоже стоит, кулачки сжала, смотрит, — у них с Летовым контакт такой был, незримый. И этот Деятель: «Да ты мудак, ты меня унизил своими текстами, своим видом, да ты вообще!»... А Летов: «Ну, простите меня... А что вам не понравилось?» — «Да ты!.. Да вообще!» — «А что вам, мат не понравился? Ну, что вам ответить? Мат — это часть языка, может быть, самая яркая...» Выступил, как профессор, речь была незабываемая. Комсомолец этот аж присел, начал тухнуть: «Ну что вы, — говорит Летов, — если вы читали в подлиннике произведения английских авторов, так там у них мат нескрываемый...» Дошёл, вообще, до самых этих латов, что на латинском там тоже везде маты, всё такое... «Вот, — говорит, — у нас, получается, секса нет, все болезни от секса, понимаете? И с матом то же самое...». А этот Деятель уже совсем в комочек сжался, говорит: «А вы кто?». Летов: «В каком смысле?» — «Да по образованию». «Никто, — говорит, — 10 классов...» — «Да?» — говорит комсомолец этот. — А я историк!" И тут же начинает ретироваться: «Всё равно, вы такой образованный человек...» А я приезжал ОБОРОНУ приглашать в Симферополь от комсомола как раз, я говорю: «Ну, вот я отлично вас понимаю, потому что с одной стороны человек такой, а с другой стороны — нас работа обязывает и положение вот так смотреть на эту жизнь...» Он: «Ха! Да что вы знаете о комсомоле?!» — Я говорю: «Да я в нём работаю!». И тут в это время залетают эти местные устроители и говорят ему: «Да ты вообще козел, да ты только за взятки, да ты то-то, и то-то!!!»... И всё. А когда в Симферополь они приехали, когда пьянка началась после концерта, Летов вспомнил: «Да, а в Харькове тогда классно получилось». А после ОБОРОНЫ тогда выступали ГПД, и тогда, собственно, Летов с Чернецким познакомились...1
А я сам крымский и, как один из устроителей концерта в Симферополе, могу рассказать... Встретись мы как-то с Фирсовым в Петербурге, и он говорит: «Слушай, тут ребята, надо бы им концерт устроить...» Я говорю: «Сколько стоит?» — Он говорит: «Ну, по пятёре на нос, нормально». И решили мы концерт устроить. Состоялся он 22 апреля 1989 года в ДК областного УВД. Пришёл я к начальнику ДК и говорю: «Давайте концерт устроим — сейчас же модно это, весна, комсомол...» Он говорит: «Ой, давайте! Денег с этого заработаем... А что за группа?» — «ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, — говорю, — и Янка». — «А что они такое поют?». А у меня их литовки были, я их ему даю, а там «Ленин», «Мавзолей», ещё чего-то... Он не дочитал, говорит: «О! Нормально! А что за группа?» — «Ну, — говорю, — вот, патриотические песни поют». — «Ну, давай, два концерта, — пожалуйста!» Подписал договор... Ну, в первый же концерт ДК разнесли — ни одной щепочки не осталось... Проданы были все билеты, за два часа до концерта пришли местные панки в тяжёлых ботинках — чуть ли не в горнолыжных! — и начали вышибать двери, и там в зал, который вмещал человек 400–500, набилось, ну, не знаю, полторы тысячи.
А в то же время были любера, и вот симферопольские любера пришли к людям, продававшим билеты, и говорят: «Всё, товарищи, кранты: всех на ремни порежем, ремни снимем», короче, побоище намечалось конкретное. Ну и я, как устроитель, смотрю — где наряд? А там два таких калеки стоят, с палочками. Я спрашиваю: «А где наряд?» Они говорят: «Вот, мы наряд». Пошёл я в отделение милиции, говорю: «Вы знаете, что у вас тут творится под боком, в ДК УВД?» — «А что?», — спрашивают. «Концерт», — говорю. «А, — говорят, — нормально» — «ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА», — говорю. «Ну и что?» — «Да вы что, — говорю, — с ума сошли? Сейчас у вас здесь будет такое! Снимайте все наряды свои, присылайте, потому что будет битва просто!» — «Какая битва? У нас в районах преступность». — «Давайте, — говорю, — всех снимайте и гоните в центр!» Они побежали смотреть, только из отделения вышли — метров 35 до зала — а там уже тучи такие клубятся... Но так все мирно прошло — пришло человек 20 этих люберов, ну, и тысяча остальных... любителей творчества.
А Аркашу они тогда сильно избили. Я помню, сначала Янка на него просто села, он лежал на земле, а она его бьёт затылком об землю: «Куда, — говорит, — собрался?» Аркаша пытался пойти к девушкам в общежитие... А дело было так: негде было спать, Фирсов там какую-то бабу схватил, унёс к себе, а Аркаше не было места. Он лёг на полу в фирсовском номере, а потом проснулся — и обоссал их обоих... Тогда Янка с Джеффом его и отмудохали. Он проснулся — у него очки были маленькие, а синяки были большие, и, когда он надел очки, они всё равно синяки не закрывали... А поскольку все места были заняты, мы спали с Янкой, и она меня, я так думаю, к утру провоцировала...
Ещё как раз в ту ночь, пока ещё Янкино место было свободно, я не спал, вот и слышал такой разговор Джеффа и Егора, очень такой серьёзный. Я при этом сидел, прикалывался там, засыпал, просыпался, — а Джефф кидал предъяву, то есть совершенно конкретно он говорил: «Егор, ну на хуя ты всё это делаешь?». А тот сидит такой тупиковый: «Вот, рок-н-роллу конец... Конец рок-н-роллу...» В такой медитации. «Ну на фига, зачем ты всё это делаешь? Я тебя люблю, я всё время на тебя хотел быть похожим, я за тобой пошёл по твоему пути — а ты оказался просто какой-то приманкой»... А Егор такой: «О, да-да... Рок-н-ролл... Рок-н-ролл мёртв...»
А на следующий день после концерта — там ярмарка в городе, она бывает два раза в год, как раз перед майскими была праздниками, — закрывается весь центр, везде жарят шашлыки, приезжают колхозы, продают свою продукцию — все, короче, пьяные. А у Джеффа что-то такое с ногой случилось, он бил Аркашу так, что у него нога отнялась. И вот мы идём с Фириком, и Фирик говорит: «О! Смотри!» — а там, значит, Летов, на него облокотился с одной стороны Джефф, с другой — Аркаша с этими синяками больше очков, и Янка с ними, все в таких чёрных засаленных одеждах. И в это время со всех сторон крики: «Слава ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ!»
А что касается Янки, — там местный симферопольский панк взял её на руки, поднёс ко мне и отдал её мне. Я не знал, что делать с Янкой, и поэтому она уехала дальше. Засветилось ещё в памяти — после того, как выступили и ночь пробухали, на следующий день я должен был уезжать куда-то по каким-то своим делам. Солнце было, и помню, мы стоим — Симферополь, старый район, одноэтажные дома скифской ещё постройки. Я выхожу, мне уезжать, оглянулся, посмотрел на это всё, а Янка говорит: «И так бывает, Вович...» Она называла меня «Вовичем» — грустная такая рыжая девчонка с такими мохнатыми ресницами...
Потом я встретил Джеффа, Джефф сказал: «Янка умерла». Я спрашиваю: «Сама, что ли, умерла?» — «Ну, как, — говорит, — в каком-то плане. Покончила с собой».
18.05.1998, Санкт-Петербург.
Из статьи: «ЗАПОВЕДНИК ЗАСТОЯ... ХАРЬКОВСКАЯ ОТТЕПЕЛЬ»
«ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА дала просраться всем без слабительного. В Харькове как-то так сложилось, что панком и пост-панком считается что угодно — ТОВАРИЩ, РАБФАК, даже, прости господи, ФАБРИКА. Послушав ГО, этот вопрос можно решить, наконец, однозначно: настоящий панк в Харькове пока не прописывался. Правда, я не уверен, что большинство публики получило от ГО кайф, скорее — шок. (...) Программа ГО короткая, невероятно энергичная, семь песен за пятнадцать минут, в том числе такие дивные номера, как «Тоталитаризм», «Лёд под ногами майора», и апофеоз — коронный хит «Всё идёт по плану», где на традиционный панк-забой неожиданно накладывается красивый ритмико-мелодический ход. Вот только с кодой у ГО беда. (...) Я, кстати, никак не уразумел, почему официоз так отозвался о ГО за то, что они спели «При коммунизме всё будет заебись». Во-первых, концерт вечерний, дети малые уже спали, а все присутствовавшие с этими выражениями давно знакомы. (...) Во-вторых, не вышел же Егор Летов просто так и не стал материть нас в микрофон, мол, вы суки грёбаные и херы траханные; слово было употреблено строго по контексту, а ведь известно, что классики писали про блядей и всякое такое, и никто их не поносит, скорее, наоборот. Вот если б ГО спели, что «при коммунизме все будет хуёво», тут я понимаю, тут можно политику пришить, что они любят делать, когда аргументы ёк. А так, думаю, товарищи номенклатурные просто не согласны с тем, что при коммунизме всё будет заебись, то есть в кайф, так что пусть сначала со своими убеждениями разберутся. Егор-то в коммунизм верит, судя по всему... Можно, конечно, в дополнение к вышеизложенному порассуждать о лингвистической революции, которая неизбежно сопровождает социальные реформы и демократизацию общества, а, следовательно, и языка; когда в литературную речь включаются сленги и жаргонные наречия отдельных слоёв и групп населения (пример — легализация в конце 60-х в литературном английском языке слов «fuck» и «shit»). Это вопрос сложный, но предполагает наличие у оппонента хотя бы минимальных знаний по структурной лингвистике, социальной истории и многим другим «умным дисциплинам», а в противном случае превращается в метание бисера перед известными домашними животными. Да и как на таком уровне дискутировать с пиджачно-галстучными привидениями, орущими в кулуарах: «Ёбаные козлы, кто им, блядь, позволил, педерастам, материться на сцене!»
С. «Дед Бабай» Олейник.
«Рок-н-Ролльная Харьковщина» № 1/1989.