Воспоминания. Андрей Борщёв

Познакомились мы с Янкой следующим образом: я ещё был студентом Политеха тогда, и кто-то принёс кассету — одну из первых егоркинских, где были всякие песенки — ну, «Лёд Под Ногами Майора», «Иван Говнов», про телевизор, который с потолка свисает, которую вот Янка, кстати, и пела... Это, кажется, 87-й год был, и у них этим же летом был концерт в Вильнюсе — единственный, по-моему, там фестиваль был. Короче, мы приехали в Вильнюс с какими-то там знакомыми — тусовщиками, я ещё никого не знал, и ГОшников тоже мало кто знал. И был такой двор-колодец, в котором, собственно, и был концерт, и кто-то, опять же, из тусовщиков, сказал: «Вот, мол, ГОшники». Был там Егор, был ещё Жевтун, Янка была, барабанщиком тогда, вроде, Аркаша был. Ну, я никогда не был в этой тусовке, я вообще студентом был, но вижу — вот она, Янка, поёт такие песенки, думаю — надо похвалить, а что ж сказать такое? Панки всё-таки. Говорю: «Ты, мол, такую песенку поёшь?», — она говорит: «Я». — «Ну, — говорю, — пиздец! Заебись!». А Янке это страшно не понравилось.

Ну, потом как-то мы их послушали, я их пофотографировал, и нужно было уезжать. Мы ехали в Питер, и они ехали в Питер. На вокзале этом, в Вильнюсе, какая-то жуткая толкотня была, билет было не купить, чуть ли не морду друг другу били, и там, в этой очереди за билетами, мы разговорились. И оказалось — из-за чего, собственно, и познакомились — что я слушаю реггей, и они слушают реггей. А реггей тогда мало кто слушал. Обменялись телефонами, а потом оказалось, что им негде жить в Питере. А у меня как раз тогда не было дома родителей, они уехали на дачу, и вот они все приехали ко мне, человек пять. Я обзвонил, естественно, знакомых, все приехали, понавезли реггея всякого — как же, ГОшники, а они уже тогда были более или менее известны в таких... альтернативных кругах. И мы всю ночь слушали этот реггей, часов до пяти, потом они всё-таки сдались и легли спать.

И с тех пор как-то так повелось, что каждый раз, как они приезжали, мы встречались, слушали всякую музыку кайфовую. Ещё у нас была такая развлекуха — хоккей настольный. Как мы с ними рубились в этот хоккей! Причём, Егор как бы ничего играет, но лучше всех играл Игорь — это просто пиздец какой-то! Не знаю, то ли у него тренировка гитарная, то ли ещё что, но вот с ним было очень круто... Янка неплохо играла.

Ещё помню такой забавный эпизод: не помню, с чего, но вышел спор: кто сможет в какую-то позу такую, специальную, сесть, при этом очень круто изогнувшись. У меня это в принципе не могло получиться, у других, в общем-то, тоже. А Янка такая полная девчонка была, но она оказалась единственная, кто смог так завернуться. Такая гибкость поразительная...

Ну что ещё? В какой-то день рождения Янка подарила мне сумочку такую хипповскую — ну, понятно, защитного цвета, с широкой лямкой и расшитую бисером. Она у меня до сих пор где-то есть.

А ещё на том же дне рождения я совершенно жутко напился, с середины просто лежал на лестнице, мне было так плохо, страдал, говорил какие-то глупости типа: «Ну вот, я студент...» Или инженер? В общем, вроде: «Да кто я такой?». И пришла Янка, утешала, говорила: «А мы вот тоже так... песенки поём, живём как-то...»

Ну, они из Сибири, понятно, и язык у них немножко отличается от нашего, там есть всякие слова, которые здесь не шибко употребляются, типа «голимый». Сейчас-то оно везде, а тогда не очень-то. Меня это ставило в тупик, я спрашивал: «Янка, что такое «голимый»? — «Как? Ты что, не знаешь?!». А ещё они котов очень любят, — Янка очень любила котов, — называют их ласково «котейка». И вообще Янка придумывала всякие такие названия. Подружка у неё была тут, питерская, она её всюду таскала на всякие тусовочки, и я уже не знаю, почему, может, фамилия была такая — называла её «Федяйка».

Потом, понимаешь, они какие-то... Ну, как сказать? Корневые, что ли. То есть они приезжают — и сразу видно, что они другие.

А вообще, знаешь, если честно, то мне с ними как-то общаться, музыку вместе слушать всегда было интереснее, чем на их концерты ходить. Я так скажу: только со временем я как-то привык и начал получать удовольствие от их песен. Потому что сама музыка поначалу мне совершенно не нравилась, ведь каждому нравится та музыка, которая внутри отзывается. И тогда, 8–9 лет назад, можно сказать, что я не совсем был готов... Сейчас-то, конечно, всё это по-другому воспринимается — и Егоркины, и Янкины тексты.

А по жизни... Ну, конечно, она была человеком, заряженным со знаком «плюс», причём настолько сильно, что была совершенно способна других людей поддерживать. А песни... не знаю. Не знаю, как это объяснить, для меня вообще загадка, как так случилось, что... То есть, что произошло, совершенно никак не вяжется у меня с тем, что я о ней знаю. Для меня это было полнейшей неожиданностью — такая весёлая, кайфовая девчонка...

Последний раз я её видел... Сложно сказать. Вот смотри: в 89-м я как раз был в Америке, привёз кучу пластинок, и ей подарил пластинку EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN — летом они у меня на дне рождения были, в июле, тогда я её точно видел, а потом... Видел ли я её в 90-м, не помню. Ну, видишь, зима 90–91 вообще была временем каким-то ужасным, я не видел вообще никого, было какое-то нервное совершенно время, я до сих пор с ужасом вспоминаю... А потом я зашёл к Плюхе в магазин ¹, и Плюха мне сказал, что, вот, так и так... То есть я об этом узнал уже задним числом. И с Егором никогда не говорил на эту тему, то есть даже вообще не упоминал. Понимаешь, были вот Егор и Янка во всей этой компании, потому что и Игорь, и Аркашка — ну, Аркашка, он пришёл-ушёл — ещё какие-то люди кайфовые, но без Егора они совершенно ничего не образуют такого.

17.05.1998, Санкт-Петербург.

Изображения