Егор ЛЕТОВ
«На Западе живых уже не осталось...»

Мы хотим предложить нашим читателям не совсем традиционный, спорный материал — сокращенную запись беседы с омским музыкантом Егором ЛЕТОВЫМ (лидером рок-группы «Гражданская оборона» и движения «Русский прорыв»).

Егор Летов — безусловно, яркая личность в русском роке. В 1993 году он открыто заявил о своих коммунистических и патриотических убеждениях. Тогда же было создано движение «Русский прорыв», в которое, помимо «Гражданской обороны», входят рок-группа «Инструкция по выживанию» и рок-группа «Родина». В октябре 1993 года Егор Летов выступал у осажденного Дома Советов, а в 1994 году — на первомайском митинге у МГУ.

В отличие от других наших «рок-бунтарей» Летов отказался участвовать в собственной распродаже, и, может быть, поэтому, несмотря на огромную популярность среди молодежи, его имя практически исчезло со страниц «демократических» газет и экранов телевизоров.

С Егором ЛЕТОВЫМ беседует Дмитрий АГРАНОВСКИЙ, студент МГУ.

Д. А.: Первый вопрос, конечно, про обстановку в стране.

Е. Л.: Обстановка плачевная, очень удручающая. В течение 10 лет перестройки и всего того хаоса сменился менталитет нации, народа. Это — самое страшное и самое главное. Торжествуют энтропия, разложение сознания, разложение умов, причем в первую очередь следующих поколений, тех, которые идут за нами. Обычно действенная связь — это деды — внуки, а отцы выпадают. У нас сейчас произошел разрыв этой связи, следующее поколение, которое идет за нами, выпало полностью. Оно занимается торговлей в коммерческих ларьках, это лакеи. Поколение лакеев, потерявших даже малейшую связь с культурой, которая была до них. Не только с советской культурой, а вообще с русской культурой, национальной культурой. Поэтому сейчас приходится говорить о том, что когда у них появятся дети, то крепить связь нам придется именно с ними.

Д. А.: А нынешнее поколение уже потеряно?

Е. Л.: Да, нынешнее поколение потеряно абсолютно.

Д. А.: Сейчас одна из главных мыслей, которую телевидение и «демократические» газеты пытаются людям вбить в голову,— всё, капитализм пришел навсегда, Советский Союз разрушен навсегда, вы ничего не сможете сделать, сможете только приспособиться. А вот я был на встрече с Юрием Власовым, и он говорил, что ничего еще не потеряно, что все государственные структуры можно восстановить, если к власти придут патриоты. Вообще я считаю, что все, что происходит после 1985 года,— это должно было произойти в той или иной форме, чтобы люди поняли, что они имели и что потеряли. Мы сами и «Белый дом» в 1991 году ездили защищать, и за Ельцина голосовали, потому тогда это было совсем по-другому.

Е. Л.: Мы тоже начинали с самого крайнего ультра-антисоветизма, потому что демократия, как и Америка, являла собой некий миф. Мифология должна быть воплощена для того, чтобы быть развенчанной, но цена, которая за это заплачена, столь чудовищна... Мы сейчас находимся в критической точке, когда к власти приходят правые, национал-капиталисты. И я считаю, что это все-таки не так плохо, потому что это некий шаг вперед. В данном случае, с точки зрения интересов нации и страны, потому что это будет наведение какого-то порядка, ну и, разумеется, я надеюсь, что страна будет восстановлена в границах недавнего времени.

Д. А.: Я-то думаю, что будет несколько по-другому. Люди сейчас нахлебаются капитализма и рынка по уши. Мне кажется, что если провести честные выборы, то больше всего голосов наберут коммунисты. А ситуация действительно критическая, переломная. Если в страну пойдут западные инвестиции, то положение законсервируется, и лет через двадцать от России ничего не останется, кроме территории, — ни суверенитета, ни народа. И тогда уже будет поздно что-либо делать. А без Запада, без его денег режим долго не продержится. Поэтому от наших властей сейчас можно ожидать чего угодно. А оппозиция, на мой взгляд, к этому не готова.

Е. Л.: Мы не готовы, я не обольщаюсь. Трудно об этом говорить конкретно, можно порассуждать, конечно, кто как будет действовать... Я могу судить только, как это будет воспринято народом. Могу точно сказать, что народ будет сейчас пассивен, потому что последние пассионарии, я думаю, в «Белом доме» сгорели.

Д. А.: Народ пассивен не по этой причине, а потому что, во-первых, плохо понимает обстановку, во-вторых, не дошел еще до ручки, а в-третьих, у него нет вождей и четкой организации. В 17-м году в этом смысле было гораздо проще.

Е. Л.: Разумеется, но самое главное — это то, что нет пассионариев. Пассионарии — это те комиссары, которые возглавляют полки. Их в настоящий момент настолько мало, что для того, чтобы собрать хотя бы минимальную партию, нужно я не знаю какие прилагать усилия. А для того чтобы они появились, необходимо, чтобы идея выкристаллизовалась в четкую идеологию, как у коммунистов перед 17-м годом. И должна быть создана определенная иерархия по типу армейской. Этим мы сейчас и занимаемся, мы создаем новые кадры на местах, мы создаем новых лидеров, которые способны вокруг себя группировать людей. И они находятся! Первый раз, когда мы, собственно, начали это дело, я иллюзий не питал, я считал, что наше дело проигрышное. Когда я сделал свое первое коммунистическое заявление, это вызвало шок, от нас сразу больше половины «интеллектуалов» — хлоп! — и откатились. Но тут же начались звонки. Звонили от солдат в казармах до ветеранов: «Молодцы, ребята, только держитесь, вы молодые, на вас вся надежда». В Ленинграде ко мне приходили ребята из фонда Романова, которые ищут могилы незахороненных солдат, на свои средства хоронят, пожимали руку... Люди идут на наши концерты и идут не музыку слушать, а ради определенной энергии, которую они у нас на концертах получают. Я думаю, то, что мы собираем залы в наше столь «неконцертное» время, свидетельствует, что все не так плохо. Процесс пошел.

Д. А.: Пассионарных людей всегда очень мало, а сейчас и говорить нечего. Надя, чтобы за нами пошли люди не только активные, а чтобы из очереди вышли, чтобы вышли те, которые привыкли лежать на диване и смотреть телевизор.

Е. Л.: А они так и будут. Они всегда лежали и будут лежать. Дело в том, что такие люди всегда сидят дома и смотрят, кто победил на улице. Как это было во время октябрьских событий в 93-м — все смотрели, вся эта масса обывателей, и ждали, кто победит... Почему мы проиграли в октябре? Потому что не было роздано оружие и не было четкой организованности. Лидеры у нас подкачали. Если бы в тот момент омоновцы знали, что сейчас по ним пальнут из гранатомета — и конец их судьбе и жизни за 300 долларов, или сколько им там платили, наверное, призадумались бы. За какую-то идеологию «демократическую», за рынок никто умирать не станет.

Д. А.: Сила пока на стороне власти.

Е. Л.: Власть только центр контролирует. Во время октябрьских событий в «Белом доме» возникла такая идея: кто-то из депутатов предложил срочно вылететь в Новосибирск. Перенесли бы туда столицу, перерубили бы магистраль, нефтепроводы, газопроводы, и все решилось бы в течение пары месяцев...

Д. А.: Положение в стране ухудшается без конца и края. Поэтому есть у коммунистов все шансы. А организации не видно.

Е. Л.: Мы сейчас воспитываем новое поколение пассионариев, создаем партию, которая по-настоящему будет действовать. Поэтому нас так ненавидят и всеми мерами борются с нами, вплоть до откровенной лжи. Вот, например, недавно по радио говорили о том, что «Русский прорыв» распался и что мы отказались от сотрудничества с Анпиловым и Баркашовым. Я заявляю, что это откровенная ложь! Нам не удавалось устроить ни одного концерта в течение всего времени в Москве, так как было сверху указание — никаких концертов для нас. Черный список. Вообще ценность движения определяется его способностью действовать. За нами пойдут люди, если они увидят, что мы делаем свое дело честно, что мы не подведем и не предадим. Вот так. Поэтому у нас есть определенный авторитет у разных возрастов — потому что мы делаем это честно и на всю катушку.

Д. А.: А вы не боитесь стать для нынешнего режима мишенью, чтобы на вас показывать, а при случае — спровоцировать на что-нибудь, и под это дело окончательно все задавить?

Е. Л.: Им пока это невыгодно. Мы сразу станем героями, даже не просто героями, а супергероями, типа Талькова. Кто такой был Тальков? Это вообще какой-то попсовик, который «Памяти» симпатизировал, только и всего. К тому же не будет нас, так появятся новые. В драке нельзя уступать. Побеждает сильнейший. Главное — действовать, можно, конечно, ошибиться, но это не значит, что не надо пытаться. Мао хорошо сказал, что нужно сто раз проиграть для того, чтобы один раз победить. Ну проиграли мы, может, и то, что мы делаем сейчас, тоже проиграем. Но какое-нибудь следующее поколение, учтя наши ошибки, сделает так, как надо. А надо все разработать, пусть даже ошибиться для того, чтобы все это поняли.

Д. А.: Мне хотелось бы у тебя про КПРФ спросить. Готовая структура, известная всем, и название у нее лучше не придумаешь, отражает всю идеологию. Надо, чтобы люди в ней видели серьезную партию, а не кучку экстремистов. Партию, которая может и на выборах победить, и в революции.

Е. Л.: Если Зюганов придет к власти, то он, я думаю, немногим от Ельцина будет отличаться. Этот человек отрицает революционный подход.

Д. А.: Но на сегодняшний день он хоть как-то политизирует массы, этих самых обывателей.

Е. Л.: У меня вообще позиция другая. У меня самый категорический принцип. Я не считаю обывателя за человека. Те, кто хладнокровно смотрел на расстрел,— это не люди, с ними можно делать все что угодно, их уже не политизируешь. Массы выбирают всегда Сталина, вождя, идея эта просто очевидная, я знаю по концертам. Как я строю концерт? Концерт должен быть насилием над ними. Если ты оказываешься слабее их, они начинают кидать в тебя бумажки, всякую дрянь, кричать: «Пошел вон!» — понимаешь? И нужно сделать так, чтобы они действовали, как ты хочешь, они приходят на концерт именно за этим, чтобы получить энергию — сильную, солнечную энергию, мощную. В политике то же самое, поэтому побеждает всегда экстремист. Ленин действовал отнюдь не как меньшевик, а самыми жесткими радикальными методами. Просто так свою власть буржуазия не отдаст. А ведь революция совсем не обязательно кровавая, она может быть и «бархатная». Это просто резкая смена одного строя на другой. И вообще главная революция начинается уже после прихода к власти. А без революции, путем эволюции, медленного перетекания из капитализма в коммунизм пройти невозможно. В лучшем случае получится какой-нибудь шведский вариант.

Д. А.: Коммунизм — это не экономика, можно хоть всю экономику сделать государственной, коммунизм от этого не появится.

Е. Л.: Для коммунизма нужна нравственная чистота. Наверное, это самое главное. Коммунизм — это вообще самая человечная идея, самая естественная. И вот момент очень важный: необязательно будет светлое будущее или не будет, дело в том, что нужно пытаться.

Мы здесь отстаиваем великие человеческие ценности перед огромной Вселенной, бесчеловечной, бесчувственной, безжалостной. Сейчас мы проигрываем на всех фронтах. На Западе уже живых не осталось. Единственное место, где еще что-то возможно, — наша страна, народ наш сильный, отстаивающий высшие, именно человеческие ценности перед этой механической муравьиной цивилизацией, которая сейчас существует.

Сейчас нас теснят в родном доме. Если нас не будет, миру вообще конец. За нами остался кто? Третий мир, который на нас только молится. Все эти порабощенные народы, давно купленные и проданные. Единственное, что мы можем, — удержать наш фронт, где мы пока терпим поражение за поражением.

Почему мы так легко проиграли? Потому что во времена Брежнева было долгое прозябание, «повышение материального благосостояния». Народ потерял мужественность, менталитет воина, солдата. Сталин в своей политике был прав. Он поддерживал такое состояние народа, которое позволяло ему в любой момент времени взять автомат, чтобы защищать нацию, государство, коммунистическую идею и побеждать.

Самое главное — разграничить систему ценностей коммунизма. Для меня коммунизм — это система ценностей: боевых, воинских, это постоянное преодоление, нет, преодолевание среды, стихии, энтропии, смерти. Никогда мы, видимо, окончательно одолеть эту силу не сможем. Просто надо все время стараться сделать как можно лучше.

Коммунисты потому проиграли, что забыли, что коммунизм — это Царство Божие на Земле, а не место, где все бесплатно и можно не работать, халява. Коммунизм — это состояние ума, сознания, скажем так. Вот как в «Чевенгуре» у Платонова. Почему в Чевенгуре проиграли? Потому что хотели добиться такого некоего неподвижного состояния, когда коммунизм — дело завершенное.

Д. А.: Помнишь, у ранних Стругацких: жизнь — это борьба. Условия меняются, а борьба остается уже на другом уровне.

Е. Л.: Я недавно перечитывал «Гадких лебедей». И в какой-то момент книгу захлопнул, бросил. Отвратительно. Где-то в середине 60-х годов у Стругацких началось торжество эгоизма, особенно в «Граде обреченном» — коммунист и фашист — главные герои, ну такие гады, а Изя Кацман, который так живо описывается, все время жрет, брызгается, женщины его любят, — вот это вам строитель Храма. Или те же «гадкие лебеди» — некие мутанты, «демократы», пришли к власти, устроили вокруг себя фашизм, а вы, все остальные, — не люди.

Д. А.: Мы у вас детей отнимем, а вы все сдохнете.

Е. Л.: Да, вот так оно все в жизни и вышло, буквально, они сейчас детей отняли! Однако главное сейчас — не впадать в грех уныния. Пора собирать разбросанные камни, разгибать спину, вставать с колен. Мы обязаны сейчас выстоять — во имя грядущих поколений, во имя грядущей победы, грядущей национальной революции.

Изображения