ЗАЩИТА ЛЕТОВА

1. Верхних этажей коснулось солнце восходящее
Начали оттаивать мороженые головы (гр. Облачный Край)

2. Зубчатые колеса завертелись в башке
в промокшей башке под бронебойным дождем (Летов)

Другое время — другие песни. Когда-то Егор Летов ворвался на нашу рок-сцену и сразу же занял на ней одно из главнейших мест благодаря таким хитам, как «Русское поле экспериментов», «Все идет по плану», «Так закалялась сталь».

Но другое время — и песни другие. Было, Женя Морозов гордо бросил: «Заберите вашу жизнь с запахом блевоты!» А теперь и сама эта фраза кажется какой-то детской. Сейчас все труднее становится вычленить запах блевоты, но и гораздо дальше пошли мастера актуального андеграунда.

В прошлом году вышел первый сольный альбом Егора Летова. Вместо старого «ГО» его команда носит теперь другое название, и оно, видимо, заслуживает того, чтобы его тоже упомянули в этой работе: «Е.Летов и опизденевшие». Пусть и небольшая, но перемена названия должна, видимо, означить некий новый этап духовности, на котором находится в настоящее время признанный лидер группы и один из лидеров нашего музыкального подполья Егор Летов. Рассмотрим же пристальнее содержание и подтекст его нового альбома, право, он весьма заслуживает того.

Тема плясок смерти возникает уже во второй альбомной композиции:

«Идет смерть по улице, несет блины на блюдце,
Кому вынесла — тому сбудется
Тронет за плечо, исцелует горячо
Полетят копейки из-за пазухи долой»

Да так и остается потом центральной темой. То тут, то там, выглядывает она в каждой почти что летовской песне, в самых порой неожиданных местах, очень напоминая нам, как ухмыляющаяся смерть следит из-за кустов за прогулкой влюбленных на какой-нибудь немецкой гравюре XVI века.

Конкурирует с этой темой другая, весьма отдаленная, казалось бы, от нее тема движения, в прямом смысле слова движения, как перемещения материального тела в пространстве. Это движение-то если и не осмысленное, но хотя бы достаточно прямое («Катился на санках с горочки»), то вдруг оно принимает характер какой-то жутковатой синусоиды: «Прыг-скок, прыг-скок! Ниже кладбища, выше облака» и т.д.

В целом ряде случаев тема движения соединяется с другими смысловыми единицами, порождая образы, которые часто являются центральными в концепции рассматриваемого нами альбома:

«А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять,
И на все вопросы отвечать всегда — живой»

Это все из той же второй композиции «Ходит дурачок». Кстати, понятно вам, что за страна такая имеется в виду? Барбарус хик эго сум, ква нон интеллегер иллис. А еще Красный Смех по ней любит гулять. Вот так. Такая тут раскинулась необъятная страна. Но призрак бродит по Европе, по крайней мере, по нашей ее части, и вот он уже стоит у нашего порога, странный гость, неприютнейший из всех.

Вот о чем думаешь, когда слушаешь песни Егора Летова. Разумеется, ни для кого это уже не является секретом, но вот пришло ведь время (а, наверное, должно было оно прийти), и полюбил хмурого гостя наш андеграунд. В этом есть что-то новое, отчасти озадачивающее и ошарашивающее. Все же тема эта серьезная, опасная, скользкая тема. Об этом и говорить не всякий отважится, а вдруг — нате поют. Смелости, однако, нашим не занимать. Егор показал это уже в своих более ранних, периода «ГО», работах. В связи с ними мне вспоминается нашумевшее тогда его интервью, опубликованное в замечательном журнале «УРЛАЙТ», ныне, к сожалению, не существующем.

Вот я сижу сейчас и вспоминаю, что же там Егор говорил. Кажется, Ницше он там вспоминал и еще сказал, что если по логике рока нужно полоснуть себя бритвой на сцене, то нужно и впрямь взять и себя полоснуть. Как ко всему этому следует относиться?

О Ницше мы говорить не будем, сейчас вот вышел такой его двухтомник, кто хочет, возьмите и почитайте (у истоков идеи с самоэкзекуцией на виду явно стоит не Ницше, а маркиз де Сад — большой жизнелюб, писатель и философ, крупнейший представитель французского андеграунда 2-й половины конца 18 века). Многое роднит этого любопытного человека с нашим Егором Летовым. Вот один пример. Как известно, в конце своей творческой биографии красный маркиз поселился в небольшом сумасшедшем доме под Парижем, где при участии других жильцов дома ставил по собственным сценариям пьесы, на представления которых съезжался по выходным дням весь Париж. Этот небезынтересный эпизод напоминает нам некоторые выступления «ГО» и Егора Летова, в частности, памятное его триумфальное выступление на первом фестивале «СЫРОК» недалеко от Измайловского парка, которое публика встречала с большущим энтузиазмом.

Разница же, и весьма значительная, состоит в том, что, как и де Сад, эстетизируя насилие и возводя его в норму жизни (пусть происходящей на сцена), Егор не говорит (и видимо, не хочет сказать), что это насилие должно быть обращено на других людей, соединяя в себе, так сказать, и объекта и субъекта в одном лице.

Это, в общем, благородный жест.

Между маркизом де Садом и Егором Летовым, впрочем, пролегла целая эпоха. Первый, возможно, и не догадывался, что будет происходить а мире лет этак через сто с небольшим после него, а второй все это прекрасно знает, но вот пожалуйста, как французы говорят, вернемся опять к нашим баранам.

У тоталитарного насилия есть одна важная черта, ее подметил Альбер Камю, которого я очень люблю и уважаю за его искренность. Вот что он писал:

«Требование целостности, не достигнутое временем, удовлетворяется во что бы то ни стало в микрокосме. Закону силы всегда недоставало терпения достичь мирового господства. Поэтому он вынужден спешно отграничить территорию, где будет воплощать себя в жизнь, и, если потребуется, окружить ее колючей проволокой и сторожевыми вышками».

И впрямь, граница остается границей, будь это вымышленный мир де Сада, будь это одна шестая, или же только то физическое тело, которое поет со сцены про то, как закалялась сталь. Размеры насилия очень рознятся, естественно, в зависимости от периметра границ, и последний случай, вообще говоря, скорее курьезен, но как раз поэтому особенно интересен. Характерно, что тема границы присутствует в этом альбоме весьма определенным образом, и еще более характерно, что она трактуется именно в духе того самого последнего случая, развиваясь в сторону той тварности, которая и составляет одну из центральных категорий в образах Егора Летова. Его граница — тварность возникает уже в самой первой композиции альбома: «Как в мясной избушке помирала душа».

Эта вещь кажется скучноватой, но и в других, гораздо более красивых и четко выстроенных композициях, подстерегает вас все та же граница — тварность: «Серый котейка блевал огурцом, был обзываем подлецом». «По-прежнему ползли червячки» и т.д.

Кульминацией же упомянутой идеи являются зловещие и загадочные «борцы за нетленную плоть» из композиции «Красный Смех» на великолепный текст Романа Неумоева, и эта вещь — одна из сильнейших на альбоме.

Напомню, что кончается эта замечательная песня здравицей — призывом «Дольше! Живите дольше! Рожайте больше!»

Но Красный Смех гуляет, и эта трагическая ирония делает текст действительно великолепным. Но, похоже, Егор всей силы этой иронии не понял. Мы вправе задать вопрос, почему и откуда у Егора, столь рьяно исповедующего идею саморазрушения, появилось вдруг столько явно плотских образов (типа червячков, колбасок, бороды, пи.ды и т.п.), и какой смысл сокрыт во всех этих аллюзиях на тварность, и зачем ему отвечать всегда «живой»?

Никакого противоречия на самом деле нет. В доказательство сего положения можно привести слова Элиаса Канетти, писателя, который более полувека раздумывал о том, каковы основные черты психологии человека в тоталитарном социуме. Поразивший нас феномен он, оказывается, уже вычленил и описал очень четко:

«Миг, когда ты пережил других — это миг власти. Ужас перед лицом смерти переходит в удовлетворение от того, что сам ты не мертвец. Мертвец лежит, переживший его стоит. Как будто прошла битва, и ты сам победил тех, кто мертв. Когда речь идет о выживании, каждый враг другого, по сравнению с этим изначальным торжеством всякая боль ничтожна».

В общем, отмеченное это свойство красной нитью проходит через весь альбом, например, в таких строках:

«Введенский в петле плясал, Маяковский пулю сосал» — слабый текст, который следует, увы, сразу после сильного «Красного Смеха». Когда я осознал, что стоит в действительности за призывами к саморазрушению и смакованием темы смерти в творчестве Егора, то поначалу почувствовал себя очень разочарованным. Неужто все объясняется так просто? Но меньше всего следует винить в этом самого Егора Летова. Он просто очень чутко выразил в своих песнях дух нашего времени, которому льстит считать себя свободным. Если он популярен, и его слушают многие, то значит, он хорошо его выразил. А если в этом духе так сильно влияние тоталитарной идеологии, что основные ее структуры накрепко сидят уже в подсознании, то Егор тут совершенно ни при чем.

Когда я уже работал над этим текстом, то включил однажды поздно вечером приемник и почему-то сразу же попал на передачу памяти Янки Дягилевой. Мне показалось интересным это совпадение, там говорилось почти о том же, о чем я в этот вечер думал. Как я понял из передачи, есть люди, которые склонны видеть в философии суицида, которую придумал Егор, причину гибели Янки, да и других. Пожалуй, можно согласиться с ведущим программы (не запомнил его имени), что это едва ли так. В каждом случае должны быть свои причины. Тема рока как выражения идеи саморазрушения обсуждается еще со времен двух Джимов — Моррисона и Хендрикса, Брайана Джонса, и больше, чем было уже сказано, к ней едва ли прибавишь. Все же, если вдруг найдутся люди, готовые всерьез воспринять все то, о чем поет Егор, хотелось бы, чтобы они немного подумали о том, что лежит в основе его призывов, и в каких дураках рискуют они оказаться, если вдруг решатся воспринять их буквально. Тоталитаризм тем и привлекателен, что всегда сначала обещает нечто прекрасное и небывалое, а кончается все карточками на муку. И это в лучшем случае. Кажущееся неприятие Егором жизни, как это ни покажется парадоксальным, ведет именно к утверждению жизни, только какой? «— По-прежнему ползли червячки». Про такую жизнь действительно хочется воскликнуть: «Заберите! Заберите ее на фиг!»

Такова реальность. Поэтому асоциальный эксперимент Егора следует признать неудачным, но надо помнить при этом, насколько высокого порядка эта неудача. Не каждому дано такую неудачу пережить. А такие вещи, как «Словами не у слышать, мозгами не понять», «Поутру похмелье», »Маленький Принц», можно, видимо, отнести к лучшему из всего, что когда-либо записывалось Егором Летовым:

«Просто охотник ни разу не промазал,
Просто птичка летать не мучилась»

Сильные тексты, ритм и скупые, но всегда точные аранжировки делают альбом очень выделяющимся на общем фоне, но я совсем не об этом, идея альбома — это путь в никуда, и это чревато. Егор всегда должен помнить о той пустоте, что так угодливо и неумолимо каждый раз раскидывается перед всяким, кто решается вступить на этот путь. Впечатляюще зримый образ этой пустоты был дан в уже упоминавшемся нами тексте Романа Неумоева:

«Цивилизация построила июль, на желтых пальцах черним смола
И близко осень, и на асфальте — мертвая пчела» —

И с этого пути лучше сворачивать.

Кажется, что и сам Егор это понимает. В последнем своем интервью он так и говорит, что не знает, что будет дальше, что на все лето он уйдет в леса и не может сказать, что будет с ним осенью, возможно, он вообще покончит с музыкой. Какая-то логика тут действительно есть, но грустно слышать такие слова от одного из сильнейших музыкантов андеграунда.

Отчасти все это уже бывало и раньше.

Дверь выбили. «Александр Иванович. Александр Иванович!» — заревело несколько голосов.

Но никакого Александра Ивановича не было...

Александр ИНЬШАКОВ.

(напечатано в самиздатовском журнале «ШУМЕЛАЪ МЫШЬ»)

Фото Ю.ЧАШКИНА

Изображения