МУЗЫКА ДЛЯ ДРУЗЕЙ

«Вообще-то почти весь наш рок — это акустика.»
Лёва.

Акустика — это не форма, это образ жизни. Описывать жизнь — занятие в общем-то неблагодарное. Кто-то делает это с помощью сверхчувственного восприятия окружащего, кто-то пытается втиснуть жизнь в «испанский сапог» социума, кто-то уходит в фантастический мир психоделии и ирреальных построении. У каждого своя карма.

Всё, что мы чувствуем, подчас просто невозможно втиснуть в несколько страниц машинописного текста статьи. Поэтому ниже мы отразим лишь внешний слой того, с чем столкнулись лицом к лицу на фестивале в Череповце.

Предыстория идеи сбора в одном месте всего акустического легиона страны родилась, если верить легендам, в подмосковном Зеленограде. На окраине столицы в тихое похмельное утро, в процессе малокалорийного завтрака череповчанина Жени Колесова и Лёхи Коблова, где-то в глубине подсознания родился «тот утопический план: «А почему бы и нет?»

Овеянная зелёным дымом шизофрении, эта мысль несколько неожиданно начала кристаллизироваться и структироваться. Из полутора сотен катушек намыли три десятка исполнителей, типографии зарядили контркультурными буклетами, в полной боевой готовности уже стояли беззвездные череповецкие готели.

Увы, не обошлось и без жертв. Колесо жизни, неумолимо катясь своей дорогой, переехало пути Шевчука, Летова и Кинчева. Достойно выдержав такой облом, железнодорожные рок-составы из обеих столиц вечером 11 января одновременно покатили в сторону Череповца.

Дорога — целый охотничий рассказ. Под журчание канистр пива, истеричные крики доведенных до климакса проводниц (обещавших выкинуть из вагонов всю эту ... к ...ням в ближайшем Александрове), поезда с задранными дверями верно ползли к заветной цели.

Утром шумные толпы распатланного братства, оглашая окрестности отборным сленгом, ввалились в сонный город. Череповец обреченно забился по углам, подальше от нелюдских холодов и предполагаемого вандализма. Бабки суетливо прятали под подолы талоны на спиртное, малолеток запирали на замок, в аптеках вмиг испарились средства первой необходимости. После бомбежки участниками гостиницы «Ленинградская» типа ДОСААФ и общежития морга, фестиваль начал приобретать реальные черты. На трое суток «Центр тяжести» переместился в местный Дом Культуры «Строитель».

По концу нудноватой пресс-конференции и хозяйских дебютов, на сцену неожиданно выплеснулся нигде не заявленный «Бахыт компот». Анонсированная Гурьевым как группа в стиле кочевых племен Средней Азии, «Компот» начал двигать на неподготовленный зал идеи люмпен-эротики. «Меня возбуждает пятилетний план, я — шизофреник, эротоман.» Послушав Вадика Степанцова, захотелось засунуть два пальца в рот и пёрнуть. На дворе — конец, Апокалипсис не за горами, а мы по старинной традиции всё подпеваем: «Пьяная пионервожатая, с кем гуляешь ты теперь, шлюха конопатая?» Всё закончилось тем, что незамутненная столичными фекалиями местная служба по охране правопорядка глухой ночью повязала «Бахыт» (за аморалку на сцене). Но, вняв рассказам героя о том, что тот «просто поёт так называемый панк-рок», отпустили с миром.

«Любимый напиток — сок, любимая музыка — рок» — в духе акустических переливов раннего «Аквариума» утепляет АДО. Опять Воропаев, подпевки «а-ля Дюша», те же символы: стакан воды, кусок асфальта, пучок травы — всё это очень мелодично. Лонг лив Б.Г., но я не люблю репродукций.

Венцом первого фестивального дня стал Наумов. Я достаточно много слышал его, но как-то не до конца въезжал. А тут вдруг прошибло насквозь, до самого дна. Душу затянуло в хрустальные структуры вертикальных наумовских построений, я, было, улетел, но ...полёт круто сорвался в пике... " Катафалк " придавил меня снова к земле, к окружающему миру.

Я понял, что все мы обречены, что наш конец — только вопрос времени, не больше, и что надо успеть хоть что-нибудь сделать...

В дебюте второго дня, запущенная вне очереди, киевская группа «Парк разбитых фонарей» успела укачать зал на мягких волнах нежной музыки. А затем, после нескольких проходных номеров, сцену оккупировал полковник «Хрынов». Заочно, по «Нижегородским рок-н-рольным ведомостям», я был знаком с ним давно. «Его роскошный шестипудовый организм даже в офицерском кителе и галифе напоминает Вакха в одной из его картин». Не успев сесть, Полковник погнал свои ленивые блюзы: «Баллада о СПИДе», «Солнце красит», «Светлое будущее» и, наконец, «Волга да Ока».

Видишь красное сиянье —
Это бабы прут из бани.
Бронетанковые тётки
Носят черные колготки.
Волга да Ока! Эх! Экая тоска!

Как представитель неформальною объединения «Алкоголики в борьбе за мир», звучит круто, а если взглянуть со стороны и не делать из этой «еды» культа, то все — довольно несвежевато.

Выступление последней дневной команды второго дня началось весело: «Наша группа из Уфы называется „Роза“, но это не значит, что в ней собрались одни голубые.» Но когда уфимцы под технически сложнейший маклафлинский инструментал стали выдавать жизненную философию — «чтоб в Красной Армии служить, Спинозой можешь ты не быть, но я — такой дигенерат, что мне не страшен и стройбат», а сидящий рядышком внешне строгий и умный Артур Гильдебрандт совершенно на них «поехал», по инерции расслабился и я. Да не тут то было! Из прямо просящихся в электричество композиции, попер неожиданный для акустического концерта драйв. Публика покидала зал с чувством полной законченности.

Короткий зимний день плавно и незаметно перетек в темный вечер. Третий концерт фестиваля открыл Саша Лаэртский. О его группе «Постоянство памяти» уже писал «Урлайт». Концерты «ПП» и впрямь были какие-то неземные — московский реггей переплетался с райскими голосами консерваторских девочек... Теперь «в живых остались лишь бонги и Флейта». «Была группа, никому абсолютно ненужная» — меланхолично подвел итог Саша и тихо отыграл свой безнадёжно-нанайский цикл.

И я не жалею о том, что так стало,
И не опустила на дно.
Я верю только, что в наших подвалах
Широкое в мир окно...

...Уже по слухам, «Дядя ГО» из Барнаула должен был быть очень интересен. Но чтобы внезапно и сразу — такая вот незамутненная чистота?! Просто удивительно, как в условиях нашей грязи люди сохранили в музыке такую кристальную искренность души, неправдоподобно красивые песни с фантастической по духовности финальной композицией «Дядя ГО ».

— Бамц! — ломая кайф, раздался звон разбиваемой о стойку бутылки. Осколки стекла сверкающим веером полетели в зал. Этеншен! Ник Рок-н-ролл!

Барабан в грохоте слышится мне,
Жили мы когда-то в свободной тайге,
Мы — люди из племени свободного рва,
Смейся, европеец — твоя взяла!
Смейся, европеец — кружись воронье!
Это ты здорово придумал — ружье!
Это ты здорово придумал — спирт!
Кто не убит, тот как мертвый лежит!

Тягучая распевка под аккомпанемент медленно разрезаемой на животе ткани и кожи, текущая кровь.

За спиной Ника — четыре гитары в ряд, как автоматика. Ник набирает скорость, начиная все более резко раскручивать маховик движения ужаса. Все прикованы к креслам: бросит в зал бутылку или не бросит? Одинокие женщины бьются в истерике. Жуть усиливается, пошла «программа» «Филька — Шкворень».

«Филька — Шкворень, Угрюм — рек-а-а-а!
Филька — Шкворень, Угрюм — рек-а-а-а!»

Цель достигнута, все в нокауте. Кладбищенская тишина. И только дома, просматривая видеозапись концерта, я увидел крупным планом глаза Ника. Они были холодно-ясные и совершенно спокойные, а рот в судорогах изрыгал: «Филька — Шкворень, Угрюм рек-а-а-а!» Я понял, что он не более, чем сильный актер, по полочкам раскладывающий чужой ужас, рассчитывающий движения до миллиметра, изображающий выходца из преисподней. Жуть куда-то ушла, осталось удивление и какая-то пустота.

Вышедшая на смену Нику, Янка была словно живительная влага для искореженной ураганом и опаленной зноем земли. Ее голос вливался в вены, пульсировал внутри, разгоняя кровь и очищая душу. Она — как Бог, а бог — это нечто интимное и сокровенное, и пусть это будет не на бумаге, а внутри.

Последний день проходил в ощущении явной перегруженности и обрыва памяти. Люди шли чередой — суровый фолк-рок Саши Холкина переплетался с белогвардейским романсом Маши Володиной, контрапунктом которому звучали пронизанные духовностью песни Оли Арефьевой из Свердловска. Её земляки «Чай-Ф» грели душу стариковской лирикой; Сергей «Силя» Селюнин покорил всех лучшей на сегодняшний день эротической программой «топ оф зе поп» — Силя! Я люблю тебя-я!!!

«Каффар» — пустынная шизофрения — это состояние Коли Гнедкова (экс «Идея Фикс») резко выделялось на фоне несколько ностальгических выступлении Дёмы, Сигача и Рыженко.

Завершил концерт, а с ним и фестиваль кто-то жирный и пьяный. Далекий отголосок боевой юности уверенно превратил финал «Рок — акустики» во вселенский бардак. Увы... (Это был М. Науменко — прим. редакции).

...Итак, фестиваль завершился. Все вернулось «на круги своя», «из горда в город, из дома в дом...»

Вольные стрелки Череповца, окопавшись в коммунальных окопах и полуразрушенных общагах, опять негромко играют музыку для друзей. А у меня в памяти, почему-то застрял рассказ, совершенно постороннего человека, об «обалденных» концертах в Череповце. О фестивале, который еще раз превратил в быль легенду о мираже под «названием независимый русский рок».

Александр Пигарев — Кушнир.
(специально для «ПНС»)
Фото: А.Маркова.

Изображения