В ОЖИДАНИИ Г.О.

А-а,
пошли вы все на хуй.
Е. Летов

...идут Б. Гребенщиков, И. Николаев, А. Макаревич, В. Леоньтьев и В. Цой.
Хит-парад «Московского комсомольца»

Он выёбывается, я прикалываюсь. Это называется «андерграунд». Он называется жлобом, я — панком. Он — Горбачёв, мы — народ; он — Гребенщиков, а мы — панки, он — Летов, а мы — дальше и опять за своё.

Никто не знает, что такое «панк», но многие знают моральный кодекс панков. Ещё больше — его половину. Пятьдесят панков бьют урлу из трёх проходящих мимо гопников.

Заметки о второй половине морального кодекса панка, череповецком фестивале и хитром журналисте

Встречаются журналист и рокер. Рокер знает — он известен. Рокер подходит к журналисту и говорит — «Отец, дай выпить. Очень надо». Журналист нальёт рокеру, даже Цою — что ему, жалко, что ли? Рокер не нальёт журналисту даже на вокзале в −30. Дело в том, что у него мало. И ветер в жопу тебе, журналист, и дует ветер в его журналистскую жопу. Дело в том, что рокер — существо глупое. Он многого не понимает.¹

«Папа, я хотел бы, чтобы у меня был миллион. Я бы ходил тогда в каком-нибудь таком драном сюртучке или пальто, или вообще без пальто, а люди, глядя на меня, думали бы — вот идёт нищий человек, и плевали бы мне вслед, или бы вообще ничего не думали, а я бы смеялся над ними и своим миллионом».² Журналист не покажет свой миллион рокеру, ведь рокер не поймёт и скажет — «Хули мне твой миллион», и будет прав — хули он ему.

Снова встречаются рокер и журналист. Рокер знает про себя, что он крут и не знает, как зовут журналиста. В глазах журналиста читается: «Рокер! Ты будешь обосран!». Журналист заходит в номер и садится на самый плохой стул с миной смиренного идиотизма на лице. Рокер со стаканом в руках распинается перед сидящей на диване женской рок-группой. Журналист знает, что когда все перепьются, он останется в состоянии слушать. Он знает — скоро наступит то время, когда его будут учить жизни. И... ошибается. Вместо этого рокер говорит:

— Есть команда одна такая — «Машина времени» — так там все в деберц играют.

Журналист осторожно, как банку с нитроглицерином, ставит рокера на место. И тогда рокер заявляет:

— Понимаешь, брат, у тебя мышление аналитическое, а у меня — творческое. В общем-то это объяснимо — ты журналист, а я — музыкант.

— Так точно, полный идиот, ваш превосходит, — отвечает про себя журналист словами первого в мире панка — Й. Швейка, а вслух говорит:

— А вы знакомы с Кинчевым?

— С Коськой-то? — переспрашивает рокер, — а что?

— Познакомиться бы, — поясняет журналист. — Перед друзьями бы похвастался, перед герлами.

— Блядь, так ты знакомства сюда крутые заводить приехал, — попадается рокер в ловушку журналиста. — Пиздуй отсюда, сука, — осуждает он его.

— Я не учил отца ебаться.

Отец ебаться не умел, — заключает журналист и выходит из номера. Его ждут другие рокеры.

В заключении хочется отметить, что рокер — образ собирательный. Он вобрал в себя черты тт. Рыженко, Струкова и др. официальных лиц.

Хочется также отметить благородство и героизм т. Спиридонова и т. Сигачёва, которые не оставили в беде своего кореша Майка и, несмотря на сильное алкогольное опьянение, вышли на сцену сняться с ним на фотокарточку (на память). Поясняю: Ю. Спиридонов — это «секс-символ московской РЛ» (СДВИГ № 1), автор слов «Ты будешь 127-ой». Хочется верить, что и он окажется у кого-то № 1.

* * *

Рокер: «Хуй!»
Зал: «Ура!»

Г. Череповец. Утро похмельное, утро седое, двое ментов ведут т. Степанцова. Накануне он был героем дня. Он нёс откровенную пошлятину а ля Вилли Токарев и Люба Успенская, а свежевыбритые панки торчали, ибо всё это было с большим количеством мата и муз. цитат из всеми нами горячо любимых «Пистолетов». Панки! Не верьте ему. Точно также его песни «Король оранжевого лета» и т. п. прокатывали и на концертах «Браво», с которым он сотрудничает в свободное от андерграунда время.

А сейчас его ведут менты, а его знакомый Рыженко (образ которого навеял мне первую часть статьи) переживает — «Его же расстреляют», или около того. Но до НКВД, которого так боялся Рыженко, дело Степанцова не дошло, а то не миновать бы ему петли за правое дело, и политзаключённый был выпушен на волю.

Теперь стрёмно петь политические песни (это ещё раз доказал яркий пример Ю. Морозова), и потому песни поют матерные. Мат — это радость урлы и юношей, которых время призвало в ряды панков, редко — более того. Кроме, пожалуй, Янки, Ника, Летова, Лаэртского и ещё двух-трёх малоизвестных ребят, словами типа «КПСС», «Горбачёв», «пизда» и пр. просто срывают аплодисменты.

* * *

Вообще о фестивале. Был праздник. В фойе продавалось всё — от бубликов до родины, выступали Янка и Ник, ждали Летова (это уже стало традицией). Было 4–5 башлачёвых, 2–3 аквариума, что говорит об общем интеллектуальном взрослении масс. До сих пор аквариумы давили башлачёвых — только шум стоял.

О Янке писать не хочется — это сделают все остальные, только всё равно «Ангедония» под гитарку, без поддержки электричества, на добрую тыщу человек — это маленький подвиг. Ник опять набрал команду (половина — урла, как обычно). Впечатление, что Ник любит контрастировать. Ну представьте себе — Ник, рокер № 1 в этой стране, поёт свою балладу о любви, а рядом скачет пьянющий Гатт, являя собой живую иллюстрацию к строкам Высоцкого «Забирай Триумфальную арку, Налетай на заводы Рено». Я верю, что Ник откажется от этого — как он отказывался от всех поз.

Кроме того. На фестивале было открытие фестиваля. Это была Маша Володина,³ о которой в этом же номере будет много писать Гурьев — так пусть пишет.⁴ Отмечу лишь что это была самая беспонтовая (после Майка) музыка и самый грамотный текст.

В заключение — пара слов о бонзах — для тех, кто не был на фестивале. Ю. Наумов. Он начал так, как будто всеми силами пытался оправдать свой прогноз из «Театра Станиславского» — «Это я наступлю на горло собственной песне», но потом разошёлся и закончил на подъёме и ушёл по-английски, т. е. не обосравшись.

Чайф приехал на «бесплатный» фестиваль и обкатывал новую программу. Ушёл он по-русски, т. е. обосрался.

Майку сильно наподлили. Во-первых, гитару дали только на мониторы, и он рубился, мягко говоря, без музыки. Во-вторых, с ним на сцену вылезли и мешали, в-третьих, он выступал последним, когда все были уже пьяные, опухшие от музыки и ничего уже не хотели.⁵ Дело в том, что фестивальный микроклимат удался, и народ имел возможность отоспаться лишь на самих концертах.

Дядя Го был как дядя Го.

Вот и всё.

Изображения