Сирены вой (народн.)
Опять тревога, ребят поднимет сирены вой.
Когда же дембель, я мать увижу и дом родной?
Так не забуду огнём объятые в дыму дома...
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
Расчёт газовки ушёл в разведку в подвал сырой,
Но нет ответа, и нет связного — подвал немой.
Ну а в болотах осталось жизни на полчаса!
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
А на рассвете найдут три трупа среди камней,
И все умолкнут, считая смерть их виной своей.
И все поймут вдруг, что этой ночью пришла беда.
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
Сирены вой
Вариант текста с орфографией и пунктуацией, соответствующими дембельскому альбому, на основе которого был записан «Солдатский Сон»
Опять тревога ребят
поднимет сирены вой,
Когда увижу я мать
родную и дом родной,
когда забуду огнём обятым
в дыму дома, здесь не
стреляют но как и
прежде идёт война
Расчёт гозовки ушол
в разведку, в подвал сырой
но нет ответа и нет
связного подвал немой,
но а в болонах осталось
жизни на пол часа
здесь не стреляют но
как и прежде идёт
война.
А на расвете найдут
три трупа среди
комней, и все умолкнут,
считая смертью
их виной своей
и все поймут
что этой ночью
пришла беда, здесь
не стреляют но как и
прежде идёт война
Комментарии
Присутствует на следующих релизах:
На концертах, насколько известно, песня никогда не исполнялась.
Е. Летов поёт: «Ну а в болотах осталось жизни на полчаса...», существенно усложняя восприятие смысла песни, в оригинале — не в «болотах», а в «баллонах». Также поёт «Расчёт годовки...» (вместо «газовки»).
Примечания
«ОПЯТЬ ТРЕВОГА» или ТАЙНА ЛЕГЕНДАРНОЙ ПЕСНИ
Канун празднования 57-й годовщины Дня Победы. IV Московский международный фестиваль армейской песни «ВИВАТ, ПОБЕДА!» Именно здесь я и встретил Вадима Сывана — не только простого открытого человека, пишущего свои песни, но и — что важно! — моего однополчанина (на этом и сошлись). Только служить ему довелось сапёром в 345-м ОПДП в самом начале афганской эпопеи. Но всё по порядку.
Четыре фестивальных дня промчались незаметно. Позади придирчивое прослушивание, многочасовые конкурсные программы, грандиозный гала-концерт. Гора эмоций, впечатлений, новых творческих знакомств. День отъезда. Гостиница пустеет, провожая участников фестиваля. Ханты-Мансийск, Новороссийск, Прибалтика, Украина, Таджикистан — разъезжаются кто куда. Я тоже собираю вещи. Вечером поезд — домой, в Екатеринбург. Неожиданно в дверях появляется высокая крепкая фигура Вадима — мы не закончили знакомство, случившееся вчера вечером, не успели прозвучать и обещанные авторские песни моего нового товарища (я успел рассказать ему, что занимаюсь сбором и изучением военного фольклора). Как-то ненароком разговор коснулся популярнейшей, пожалуй, самой известной «афганской» песни «Опять тревога». Каково же было моё удивление, когда Вадим, словно мимоходом, обронил:
— Моих рук дело...
Признаюсь честно, я немного оторопел. В десятках сборников солдатских песен, где этому «афганскому» шлягеру доводилось звучать, неизменно таинственно значилось «автор неизвестен». И вдруг такое!.. В голове мелькнуло, что История вряд ли простит мне упущение такого уникального случая (не доверять однополчанину не было даже мысли). Мгновенно включил диктофон. Вадим продолжал.
— Я тебе так скажу: не люблю эту песню! Пойми правильно...
Вадим работает в МЧС, недавно со служебным бортом побывал на Саланге... Его голос звучит строго, отчётливо, как постановка боевой задачи, хотя говорим мы всего лишь о песне.
— ...Не люблю «Тревогу». Это полностью переделанная песня — плагиат, короче! Заменены многие слова, а некоторые украдены полностью... В середине марта 1980 года мы с Юрой Гречко остались в сапёрной роте из молодых лишь двое. Остальные наши (полроты) и ещё много военнослужащих из полка были из Афгана переправлены в Фергану, т.к. был зачитан приказ, что ВДВ свою миссию (переворот 27 декабря 1979 года) выполнили, и в Афгане скоро останутся лишь строительные части и подразделения, обеспечивающие аэродромы. Тогда ещё больших военных действий не велось, хотя и в полку у нас уже были погибшие. Доходили слухи, что уже начались обстрелы колонн и даже пострадало несколько ДШБ.
По вечерам было скучно. Телевизоров не было у солдат вообще, и наши дембеля развлекались следующим образом: усаживались на нижней полке одной из кроватей, раздвигали простынь и начинался «концерт в телевизоре»: мы, молодые, рассказывали стихи, анекдоты, пели песни и даже танцевали. Было действительно смешно — даже нам.
Как-то дембеля сказали, чтобы к завтрашнему вечеру мы сочинили песню про Афганистан, чтобы там было что-нибудь «про войну». К тому времени нам про Афган была известна лишь одна песня — «Я — воин-интернационалист», которую написал Владимир Иващенко — старлей из нашей 1-ой роты.
Сочинять мы могли только ночью, когда стояли в наряде. Мы с Юркой долго думали, но ничего путного в голову не приходило. Я-то хоть играл на гитаре и знал много песен — туристических и военных. Юрка от творчества (кроме анекдотов и скабрёзных стишков) был очень далёк. Он предложил просто переделать какую-нибудь песню.
Я до этого ни разу не сочинял, но обратного пути не было. Сначала собирались переделать «Катюшу», но плохо укладывалось слово «Афганистан». И тогда я напел Юрке песенку из двух куплетов (в оригинале их было 3 или 4), сколько я запомнил — у нас во дворе её пел парень, у которого отец служил в пожарной части. Там были слова: «... И тут как будто идёт война».
К утру мы написали 5 куплетов. Писали общие фразы, ведь не было никакой конкретики: ни боевого опыта, ни потерь. Кстати, слова про «трупы» — это именно Юркина идея (ему вообще побольше хотелось крови и стрельбы). За оригинальный мотив я не отвечаю, но вроде бы старался придерживаться, как запомнил тогда во дворе.
Вечером премьера «Тревоги» прошла вяло (приходилось постоянно заглядывать в текст, освещение было очень скудное, сбивались). Дембеля сказали: «ну вы тут и разрисовали войну...»
Стоит вспомнить, что песни-переделки, зовущиеся среди советских солдат в Афганистане «песнями-транзитами», были очень распространены в частях ОКСВА, особенно в начале 80-тых. «Забытую песню поёт миномёт», «Я афганский озорной гуляка», «Мы все спешим за бакшишами»... — чего только нельзя было услышать с затёртых плёнок на трофейных магнитофонах того времени. Даже классик «афганской» песни Юрий Кирсанов смело «грешил» этим. Сочинять, а точнее, приспосабливать известный готовый текст под местный колорит, сохраняя уже популярную в народе мелодию, было проще, да и не так трудоёмко даже для бывших троечников — новобранцев. Для большинства солдат писать глубоко и серьёзно не хватало ни таланта, ни времени, ни политической свободы. А «песни-транзиты» помогали оперативно и массово наполнять душевную пустоту необъявленной войны не какими-то посторонними, а именно своими, родными «афганскими» образами. Они позволяли заполнять информационный вакуум «интернациональной миссии» собственными солдатскими раздумьями, позволяли «камуфлировать» строчками песен своё «задушевное». И для служивых людей это было не менее важно, чем выполнить боевой приказ.
Я прошу Вадима уточнить время написания «тревоги».
— Это был март 1980-го. А в апреле мы ушли на «операцию» в Панджшер, где я был ранен... Благо, со мной был песенник. В госпитале в Чирчике я услышал переделанную песню «По дорогам чужим» и сразу же вспомнил про наш «плагиат». Ребята ту песню пели с удовольствием. Я ещё раз перечитал наш текст и дня за три написал ещё два куплета (последних). Вот тут я отразил разницу между Союзом и Афганом и вставил слова о любимой (чуть позже кто-то переделал их то «в девчонку», то «в невесту»). И тогда же в госпитале я впервые её полностью спел ребятам. Не ожидал, что она так понравится парням — у меня её сразу стали переписывать. Песня пошла «в народ».
Уже полный вариант я и привёз в Фергану, когда возвратился из госпиталя. Когда мы её пели, то «весенники» и «осенники» (по призывам) старались перекричать друг друга в следующей строчке: «Уже два года — в Афганистане... И вот ЗИМОЙ (ВЕСНОЙ)»... И если в 1980 году песню знали ещё не так много «афганцев», то в 1981 году её пели практически во всех гарнизонах.
Мы тогда несколько раз давали подписку о неразглашении того, чем мы занимались в Афгане — можно было запросто вылететь в Союз (такое было поначалу наказание для провинившихся) за написание подобной песни. Нельзя было в письмах упоминать про ДРА, про военные действия. В полку (как и во всех других частях) устраивались шмоны, забирались фотографии, проверялись блокноты. Перед увольнением у меня из песенника было вырвано несколько текстов песен (и «Тревога» тоже), стихов про Афган, и даже тексты песен В.Высоцкого. То есть в то время стучать себя коленом в грудь и орать, что я автор — подписать себе приговор.
В последнюю ночь перед дембелем 1 ноября 1981 года я записывался в домике офицеров-сапёров (который мы недавно отстроили) на магнитофон старшего лейтенанта Владимира Неставальского (ком. 2 взвода ИСАПР).
Так песня сохранилась на плёнке, с неё и пошла массово гулять по Афганистану...
Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.
Когда же дембель, я мать увижу и дом родной?!
Когда забуду, как полыхают в огне дома?
Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде идёт война!
В глухом ущелье за перевалом опять стрельба,
Осталось трое лежать на камнях, ведь смерть глупа.
А может завтра такая ждёт и меня судьба?!..
Ведь здесь стреляют, здесь, как и прежде идёт война!
А рано утром найдут три трупа среди камней,
И смолкнут люди, считая гибель виной своей.
И все узнают, что это ночью пришла беда.
Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде идёт война!
Песок раскален палящим солнцем за шестьдесят,
И струйки пота в х/б стекают, глаза едят.
В горячей фляжке воды осталось на пол-глотка...
Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде идёт война!
В людей стреляет как по мишеням моя рука,
Забыли б люди к чертям все войны на все века!..
Но вот мы ночью тропой незримой идём к горам.
И мы вернёмся, но всё ж кого-то оставим там...
Уж два года в Афганистане и вот зимой,
Настал мой дембель и я вернулся к себе домой.
От счастья пьяный своей любимой взглянул в глаза.
Здесь не стреляют, а там как прежде идёт война!
Ну, что ж ребята, нальём бокалы за тех парней,
Кто отдал жизни во имя счастья чужих людей.
Кто не увидел за цинком гроба родную мать.
За тех, ребята, кому досталось — в земле лежать!
— Повторюсь, «Тревогу» мы делали компанией: с моей роты был ещё Юрка Гречко — из Барнаула, Саша с разведроты. Четвёртого «соавтора» уже не помню. Кажется, артиллерист, но все были с нашего 345-го полчка.
Я хочу спросить Вадима, не обидно ли, что «Тревога» вплелась в канву ветеранской песенной истории под грифом «автор неизвестен», но он, опережая мои мысли, закончил.
— У этой песни есть настоящий хозяин, «отец», который её «родил» (к сожалению, не знаю фамилии), и претендовать на какое-то авторство я никогда не собирался, хотя полностью свои куплеты я дописал.
Прилетев в Фергану из Баграма, я сразу же по памяти восстановил некоторые песни и стихи, которые запомнил, в свой песенник. В Союзе это было уже не опасно.
При всём при том, я благодарен «Тревоге» — именно она дала мне толчок к написанию впоследствии (уже в Афгане, после госпиталя) своих стихов и песен, как самостоятельных произведений...
До поезда ещё было время. Вадим взял мою гитару, ещё не успевшую спрятаться в дорожный чехол. Крепким суровым голосом бодро запел — уже не «транзит», а абсолютно своё: о своей службе, о судьбе военного сапёра: «...Одноразовый солдат. Осторожнее будь, брат! Жизнь одна, ей дорожи. Щуп уверенней держи...» Диктофон оставался включенным. Тема «тревоги» была исчерпана.
Остался неразрешённым один вопрос: кто является автором первоначальных музыки и текста той самой «Песни пожарных»? Ведь так хочется расставить все точки над i.
А оригинальный текст старой песни отыскался... Вот он!
ОПЯТЬ ТРЕВОГА.
Опять тревога, ребят разбудит сирены вой.
Опять тревога, ребят уводят в смертельный бой.
На помощь к людям спасать их жизни идут друзья.
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
Расчёт газовки ушёл в разведку в подвал сырой,
Но нет ответа и нет связного — подвал немой...
А ведь в баллонах осталось жизни на полчаса!
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
А на рассвете найдут три трупа среди камней.
И будут люди считать их смерти виной своей.
И все узнают, что этой ночью пришла беда.
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
И похоронки пойдут из части им всем домой.
И будет плакать, их вспоминая, весь полк родной.
Салют, отданный по ним, ребята, — такой же бой.
Сведём мы счёты, огонь проклятый, в борьбе с тобой!
А на балконе раздались крики грудных детей.
А на балконе огонь проклятый, как ярый змей.
На помощь к людям спасать их жизни идут друзья.
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война.
Опять тревога, ребят разбудит сирены вой.
Когда же снова я мать увижу и дом родной?
Когда забуду огнем объяты в дыму дома?
Здесь не стреляют, но, как и прежде, идёт война...
Май, 2002 г. Евгений БУНТОВ.
Р.S. В годы Великой Отечественной войны в ряде городов СССР были сформированы комсомольско-молодежные полки противопожарной обороны, куда зачисляли и студентов, и школьников, и эвакуированных пожарных из оккупированных районов. Анализируя текст, можно предположить, что песня была написана ещё в те грозовые годы — идёт настоящая война, но пожарные на своей «линии фронта»: спасают людей в домах, подожжённых фашистскими «зажигалками», теряют друзей... Возможен также вариант, что песня появилась и после войны, навеянная воспоминаниями ветеранов-огнеборцев.
Известный факт: с 1965 по 1996 год костяк пожарной охраны столицы составляли бригады военизированной пожарной охраны, комплектовавшиеся солдатами-срочниками. По их воспоминаниям, песня с незапамятных времен была популярна в частях. Кстати, и «Газовка» — машина ГДЗС — это тоже из слэнга московских пожарных.
С годами ее лишь немного «причесывали», приспосабливая под новые реалии службы. Так, в Харьковском пожарно-техническом училище в 1980 году ее пели уже в таком варианте:
Опять тревога, ребят поднимет сирены вой.
Когда же отпуск, когда я снова вернусь домой?
Когда забуду, огнём объяты, в дыму дома?..
Здесь не стреляют, но каждый день здесь идёт война.
Стальные кони рванутся с места в глухую ночь.
В беде мы людям, пусть неизвестным, должны помочь!
И мы не вспомним в секунды эти, что жизнь одна.
Здесь не стреляют, но каждый день здесь идёт война.
Расчёт пожарный уйдёт сквозь пламя в подвал глухой.
И нет ответа, и нет связного — подвал немой...
А в их баллонах осталось жизни на полчаса!
Здесь не стреляют, но как и прежде идёт война.
А рано утром найдут три трупа среди камней,
И будут люди считать их гибель виной своей.
И все узнают, что этой ночью пришла беда.
Здесь не стреляют, но как и прежде идёт война.
Опять тревога. Ребят поднимет сирены вой.
Когда же отпуск, когда я снова вернусь домой?
Когда забуду, огнём объяты, в дыму дома?
Здесь не стреляют, но каждый день здесь идёт война...
Последние две строчки каждого куплета повторялись в виде припева.
К сожалению, сейчас все реже вспоминают этот пожарный «хит». Но я не оставляю надежды, что мы сможем установить и подлинную историю песни, и имя ее автора.
Март, 2009 г. Наталья Плотникова.