Выходные данные
ЧёРНЫЙ ЛУКИЧ — LIVE IN OMSK
Записано 27 апреля 1987 г. на квартирном концерте в Омске.
ВАДИМ КУЗЬМИН: голос, гитара.
ЧёРНЫЙ ЛУКИЧ — КВАРТИРНИК У ЕГОРА
Записано Егором Летовым в ноябре и декабре 1987 года на квартирных концертах в ГрОб-студии.
ЧЁРНЫЙ ЛУКИЧ: голос, гитара;
ЯНКА и ОКСА: подпевки.
СПИНКИ МЕНТА — ЭРЕКЦИЯ ЛЕЙТЕНАНТА КИРЕЕВА
Продюсер: ЕГОР ЛЕТОВ.
Записано 22–24 февраля 1988 в ГрОб-студии;
ударные записаны в январе 1988, кроме:
«Алиса» — 27 апреля 1987.
КАСПАР УАЙНБЕРГЕР: голос, гитара;
ЕГОР: басс, ударные, гитара, подпевки;
ДЖОН ДАБЛ: аккордеон («Лейтенант Киреев»).
Выражается благодарность:
Оксе, Доменику Анархии, Джону Даблу, Рональду Рейгану, подлому Древаляке, Ленче, Женьке Рудману, Дмитрию Селиванову, Дюпре, Севе Лыткину, Джиму, Кольке Гнедкову, Юльке Шерстобитовой и всему советскому народу.
Каспар, февраль 1988
Все песни: Вадим «Каспар» Кузьмин, кроме:
«Коля Мяготин» (текст: какая-то девятиклассница);
«Гамаши» (текст: Самуил Маршак);
«Алиса» (текст: Льюис Кэрролл).
СПИНКИ МЕНТА — КУЧИ В НОЧИ
Продюсер: ЕГОР ЛЕТОВ.
Записано 22–24 февраля 1988 в ГрОб-студии;
ударные записаны в январе 1988, кроме:
«Колыбельная» — конец 1987 г. на квартирнике у Егора Летова.
КАСПАР УАЙНБЕРГЕР: голос, гитара
ЕГОР: басс, ударные, соло-гитара, подпевки
КУЗЯ УО: саксофон, соло-гитара, басс («Булочка с маком»)
Выражается благодарность: Оксе, Доменику Анархии, Джону Даблу, Рональду Рейгану, подлому Древаляке, Ленче, Женьке Рудману, Дмитрию Селиванову, Дюпре, Севе Лыткину, Джиму, Кольке Гнедкову, Юльке Шерстобитовой и всему советскому народу.
Каспар, февраль 1988
Все песни: Вадим «Каспар» Кузьмин.
ЧёРНЫЙ ЛУКИЧ — КОНЧИЛИСЬ ПАТРОНЫ
Продюсер: ЕГОР ЛЕТОВ.
Записано 22–24 февраля 1988 года в ГрОб-студии;
ударные записаны в январе 1988, кроме:
14, 15 — записаны 3 июня 1989 года в ДК им. Чкалова на концерте памяти Дмитрия Селиванова.
КУЗЯ ЧЁРНЫЙ ЛУКИЧ: вокал, гитара;
ЕГОР: басс, ударные, соло-гитара, подпевки;
КУЗЯ УО: соло-гитара, басс, сакс, подпевки.
Выражается благодарность: Оксе, Доменику Анархии, Джону Даблу, Рональду Рейгану, подлому Древаляке, Ленче, Женьке Рудману, Дмитрию Селиванову, Дюпре, Севе Лыткину, Кольке Гнедкову, Джиму, Юльке Шерстобитовой и всему советскому народу.
Каспар, февраль 1988
Все песни: 1987–1988, Чёрный Лукич и Окса.
Реставрация, пересведение, мастеринг: Наталья Чумакова, август — ноябрь 2016 года, ГрОб-студия.
Оформление и вёрстка: Тимур Базаров.
Фото: архив ГрОб-Records.
Ретушь: Я-Ха.
Спасибо за помощь в подготовке изданий:
Алексею Коблову, Катерине Марсовой, Валерию и Людмиле Плотниковым, Сергею Сырову, Константину Тараторину, Андрею Петухову, Вадиму Джалаеву, Алексею Журавлёву и Роману Трофимову.
www.lukich.info
www.gr-oborona.ru
© Чёрный Лукич 1987, 1988, 1989, 1994. © ГрОб Records. © & ℗ Выргород, 2017.
Штрихкод: нет
CD матрица (CD 1): CDWYR-181
CD матрица (CD 2): CDWYR-032
CD матрица (CD 3): CDWYR-182
CD матрица (CD 4): CDWYR-183
CD матрица (CD 5): CDWYR-184
CD матрица (CD 6): CDWYR-185
SID код матриц: нет
SID код пресс-форм (CD 1, CD 5): IFPI ALM03
SID код пресс-форм (CD 2, CD 3, CD 4, CD 6): IFPI ALM01
Текст на внутр. кольцах: ООО "Инновационные технологии" Лицензия №77-347
Примечания
«Эрекция лейтенанта Киреева» — название дурацкое. Почему такие слова — я сам не знаю. Суть в том, что в 1986 году мы создали группу «Спинки мента» (называется она так потому, что в 1986-м без талонов у нас продавались только тушки минтая, то есть название было понятно всем). Нас не приняли в Новосибирский рок-клуб, даже кандидатами не приняли, но мы активно ходили на концерты. А я тогда работал на «Ростсельмаше» (с которого ушёл на войну товарищ Покрышкин), и у меня был доступ к печатной машинке. Я купил кучу советских значков, из которых можно было вынуть изображение и вставить новое. И на машинке напечатал «Я — спинка мента», и сделал три таких значка. Потом Коля Гнедков попросил напечатать «Я — друг спинки мента». Потом приходит Джиммушка, скрипач, и говорит: «Я — лучший друг спинки мента». Потом появился значок «Я — самый лучший друг спинки мента»... И вот недавно мы вспоминали то время, одна женщина говорит: «Вот безумные времена были восьмидесятые, такие значки носили! У одного было написано — «Я — самый лучший друг спинки мента!» (она не знала, что такая группа была).
В общем, у нас накопился изрядный материал к тому моменту, когда судьба нас свела с Летовым, с Манагером, с Эженом, с Бэбиком. Это было на Новосибирском рок-фестивале, когда они не должны были выступать, но кто-то из участников не приехал («АукцЫон», что ли?), и появилась возможность заполнить паузу. И они сыграли как «Адольф Гитлер». Тогда мы познакомились и очень сильно подружились. Много путешествовали вместе с Янкой, с Егором, с моей женой Оксой — в Симферополь автостопом ездили.
Летов предложил записать «Спинки мента» у него на студии в Омске. Тогда Селиванов ушёл от Коки, но ещё не пришёл в «Путти». То есть одно время он был гитаристом без группы. А для меня это был такой великий музыкант, что я не решался ему предложить поиграть с нами. Потом мне уже сказали, что чувак нормальный, можно, но тогда мы решили записываться просто с Егором: у него была и студия, и играл он сам на всём. И хотя у меня была группа, был барабанщик, был басист — всё равно эти люди относились к музыке не так серьёзно, как Игорь Фёдорович. Он тогда вообще перевернул моё представление о том, как надо относиться к рок-н-роллу. Я понял, что это дело «пожизненное». Даже мысли не было везти с собой своих музыкантов, потому что Егор сказал, что сам на всём сыграет — и это видно теперь, он ТАК И СДЕЛАЛ! Он играл так громко, что очень часто не было слышно основного вокала моего.
А перед этим, осенью, Егор приезжал ко мне в гости. Я тогда устроился лаборантом в строительный техникум, и мне поручили вести ансамбль. Половина аппаратуры по документам была списана. Игорь Фёдорович всё тщательно проверил и нашёл шикарный саксофон, на котором, конечно, никто играть не умел. Но Егор сказал, что Кузьме, который только что вернулся из армии с Байконура, будет очень приятно получить саксофон, очень подойдёт ему по имиджу. А хоть и списанный, выносить-то всё равно нельзя через вахту — и мы этот саксофон через окно выкидывали, а Егор бегал его ловить. А когда зимой я приехал, саксофон был уже в Омске. И на некоторых песнях можно услышать такой рёв раненого слона — это Кузьма дудит в саксофон. Он начал очень рьяно это делать. Ещё участвовал Джон «Дабл» Деев, басист «Обороны». Ну и Манагер со своими шутками принимал участие. И как мы все поместились в одной комнате — непонятно!
Мы приехали с Оксой зимой в Омск. Окса была на седьмом месяце беременности. Довольно долго раскачивались, Оксанка потом уехала. Зато когда начали писать, Егора было не остановить. Мы записывались с девяти утра до десяти вечера. Только завтракали и тут же садились записываться. Без перерывов! У меня онемели за эту неделю кончики пальцев настолько, что потом ещё месяц они были нечувствительны — можно было иголкой втыкать. Играли по 10–12 часов каждый день! Получается, что за одну неделю мы записали три альбома. Может, даже за неполную неделю.
Немножко сложно было в том плане, что все песни до этого существовали только в акустическом варианте, и за такое короткое время, казалось, очень трудно придумать разнообразные аранжировки. Но тем не менее... Кузьма очень сильно в этом помог. Он очень мелодичный гитарист. И в итоге получилась такая вот разноплановая музыка...
Все три альбома писались в одну сессию («Эрекция», «Кучи в ночи» и «Патроны»). Игорь Фёдорович тогда, поняв, что не надо бить по барабанам постоянно, наиграл штук шесть своих любимых ритмов, на которые были записаны и «Оборона», и «Коммунизмы» — барабаны везде одинаковые. Причём в некоторых песнях он начинал играть медленнее, чем нужно, а потом убыстрялся — вот такие песни начинались из тишины, эти барабаны мы пропускали. И у Егора такие песни есть, и у «Коммунизма». И заканчивались песни периодически в тишину, потому что в конце он тоже иногда замедлялся. Но мы сделали это так, чтобы казалось, что это — момент аранжировки.
И получилось так, что более ранние песни мы оставили под авторским названием «Спинки мента», а которые были написаны в 1987 году — то есть песни более серьёзные, политические — для этих песен название «Спинки мента» было слишком легкомысленным. Тогда Манагер предложил название — «Насильники Крупской». Вот, представьте, я сейчас бы выступал под этим названием! Потом решили назвать «Чёрный Ленин», но тоже было несколько глуповато. И назвали «Чёрный Лукич», что примерно то же самое. И более поздние песни из того материала мы записали под этим названием, альбом «Кончились патроны».
Тогда такое время было, что... Мы не пили — ни водку, ни пиво. И никакой травы не курили. И не хотелось ничего этого, и не нужно было. Было чистое творчество! Я вообще не помню пьянок в Омске. Было очень весело и было очень интересно.
Чёрный Лукич,
март 2008
— Что ты можешь рассказать об истории группы?
— Группа начала существовать в 1986 году под названием «Спинки мента», изначально панковский проект. Тогда же мы и познакомились с Летовым, в 1986 году. У нас в Сибири было четыре группы: в Новосибирске — «Путти», «Б.О.М.Ж.», «Спинки мента» и в Омске — «Гражданская оборона». «Инструкцию во выживанию» тогда не знали. Они существовали, но, насколько я знаю, тогда у нас с Тюменью никакой связи не было. И тогда Летов называл нашу музыку «панком в белых перчатках», то есть она была достаточно интеллектуальна, как нам казалось. С 1988 года группа называется «Чёрный Лукич». Мы записываем сразу же три альбома с Летовым.
— А с чем связано то, что вы записывали альбомы с Летовым?
— С тем же, что изначально было сказано — мы жили в очень большой изоляции, информационной и общественной. Тогда было время очень жестокое, и к панкам, мало того, что очень плохо относилось общество, к ним плохо относились даже свои братья-музыканты.
У нас тогда существовал Новосибирский рок-клуб, достаточно известный, и нашу панк-секцию пытались задавить. Другое дело, что она была самая лихая, не задавишь, но пытались. И поэтому ко всем людям, которые в то время слушали такую музыку или, тем более, играли её, отношение было очень трепетное. Ну а когда с Егорушкой познакомились, с Манагером, с братьями Лищенко, Женькой и Олегом — о-о-о... мы просто братки были. И так случилось, что у них в то время было больше возможностей записываться.
— А почему вы увлеклись панк-роком именно в тот момент? Почему он был вам ближе всего?
— Дело в том, что на Западе панк-рок был музыкальным течением, а в России, точнее в Сибири, это всегда было социальное явление. То есть это была экстремальная честность, искренность, нонконформизм, и в этом смысле непопсовость музыки.
На Западе как? Панк-рок — это четырёхаккордный рок-н-ролл, сыгранный на грязных гитарах, такое клише. Но вся их экстремальность превращалась через полтора года в шоу-бизнес, и этим всё заканчивалось. Шоу-бизнес замечал всё это и делал из этого попсу.
У нас было всё по-другому — и морды били, и КГБ гоняли, все пироги. А гопнички... И любой честный музыкант в то время должен был иметь какое-то отношение к панк-року. Тогда панк не был синонимом грязи, допустим, как сейчас. И даже для меня, потому что нынешний панк-рок — это эпатаж ради эпатажа, всё примитивно и бездуховно. А тогда это была достаточно глубокая оппозиция, символ оппозиции. Вообще я не мастак говорить...
Я всегда, даже в то время, пытался делать панк-рок с человеческим лицом. И даже сейчас, записав в 1996 году «Девочка и рысь», я считаю это панк-роком, несмотря на то, что чисто формально там нет панк-рока, музыкально.
Но есть экстремальность. Я спел максимально искренне о своём детстве и том, что меня волнует...
Панк-рок на Западе пытался пробить панцирь буржуазного социума, у нас он пытался пробить панцирь социалистического бюрократизма, мещанства. Каждый пытался сделать это по-своему: кто грубыми, невиданными какими-то текстами, кто-то пытался это сделать, открыв душу настежь какой-то откровенной искренностью, как я. Я не знаю, кто в большей степени добился успеха... по ходу, никто не добился успеха большего. Просто с тех пор панк-рок стал для меня синонимом честного отношения к жизни.
На Западе и, может быть, в Москве, в Питере до сих пор панк-рок остаётся музыкальной формой, а я считаю себя панком, потому что я пою честные песни, в какой бы музыкальной форме это не выражалось. Вот сейчас поём под клавишные, я считаю это панк-роком...
Я хочу сказать — панк-рок тогда был очень многолик. То есть это был разушлый нигилизм «Путти» и мрачный ангедонизм «БОМЖ»-а и «Гражданской обороны», которую в то время вообще было трудно как-либо назвать, потому что в то время (как я считаю) была крайне душевная и болезненная группа, которая просто на нерве играла.
Это была очень богатая и красочная картина, которая называлась «сибирским панк-роком». А как ни парадоксально, сейчас панк-рок вырождается в совершенно унылые западные формы.
А я считаю (сказать бюрократическим клише), панк-рок — это не музыка, а состояние души, то есть это ощущение внутренней свободы — раз, и внутренней искренности. То есть в какой-то мере это вызов обществу. Но не любому обществу. Если будет хорошее общество (дай-то бог), не будет панк-рока. Но его пока не предвидится, поэтому всегда панк-рок будет. А как его кто делает — все по-разному, кто-то грязно, кто-то экстремальной искренностью, добротой, но я считаю, что это всё панк-рок.
— А почему тогда было желание протеста, оппозиции?
— Потому что тогда был тоталитарный режим, с коим мы по наивности своей (смеётся) боролись. Не знали, кого мы поднимаем на своих штыках, но по мере сил своих слабых, где-то сильных, как «Гражданская оборона», мы боролись с ним... В том-то иллюзия нынешнего панк-рока и состоит, что панк-рок считает, что он может что-то изменить. А это давно уже превратилось в способ развлечения молодёжи. То есть одной молодёжи нравится ходить в блестящих платьях в дорогие клубы, а другой — в рваных платьях — в бедные клубы. Вот и всё. Это всё способ развлечения, но то, что это на реальную ситуацию влиять не может, это факт.
Почему я стал петь тихие песни? Потому что мне кажется, что (я и с Летовым об этом спорил)... песня «С колен поднимается Родина...» — ты хоть тысячу раз пропой. Родина не встанет. А если ты пытаешься пробудить в человеке доброе, искреннее, что в нём с детства заложено, может тогда он не сможет совершить какой-то подонский поступок, который он мог совершить.
Чувствуешь в себе какой-то добрый стержень, который сохранил к 35 годам — попытайся его не потерять, попытайся его донести до слушателей и поддержать тех людей, у которых есть доброе начало, и оставь им свободу выбора, что с этим добрым началом делать. И не надо их «лечить», не надо быть вождём. Потому что все наши «вожди» — голые короли.
— Возвращаясь к истории группы... С чем было связано переименование группы в «Чёрный Лукич»?
— «Спинки мента» соприкасаются со «спинками минтая» изначально. А спинки минтая в те времена повального дефицита были одним из тех продуктов, которые лежали в каждом магазине. И удаление одной буквы придавало группе социальный акцент. А «Чёрный Лукич» — это просто строчка из песни. «Лукичом» в то время называли Ленина, это знают все. Я жил в Юрге в 1988 году, и приснился мне сон после прочтения книги (я уж не помню автора) «Капитан Дикштейн». Сидит Ленин в чёрной обтягивающей форме, как СС, в галифе, ногу на ногу накинул, лихой такой, коленочкой покачивая — и появилось «Ногу на ногу, Чёрный Лукич». И тогда это было всем понятно. Вот сейчас, например, звонят: «Дмитрий Лукич» меня называют. А тогда было всем понятно. А потом, как это часто бывает, группа переросла своё название.
Потом, с 1989-го по 1991-й, у меня был перерыв в «Чёрном Лукиче». Называлась наша группа «Мужской танец», но это была совершенно другая музыка. Последние полтора года вообще на английском языке — это экспериментальная музыка. Я придумывал стихи, их переводили на английский, и потом их пел другой человек. Была группа «Амстердам» и т. д.
А что касается «Чёрного Лукича», то такой группы вообще не существовало. Это была большая легенда. Я писал, сочинял песни, и мне помогали мои друзья. В 1987–88 гг. помогал Летов, с 1989-го по 1991-й была группа «Мужской танец»: Роник, Чех, Олег Скуковский — это команда Димки Селиванова «Промышленная архитектура», где я после его смерти стал играть. А потом опять были большие перерывы.
— А с чем это связано?
— Потому что я всё время жил жизнью: влюблялся, женился, рожал детей. Я просто жил, мучился и три года вообще не писал песен — вообще не писалось, как и сейчас, кстати говоря, почти что не пишется. А потом написал песню «Капитанская заря» и до сих пор считаю, что это одна из самых лучших моих песен...
Чёрный Лукич,
25 декабря 1998,
из книги «Панк-вирус в России»