источник: | |
дата: | 2012.05.13 |
издание: | ГрОб-Хроники |
текст: | Дмитрий Маркин |
фото: | |
см. также: |
источник: | |
дата: | 2012.05.13 |
издание: | ГрОб-Хроники |
текст: | Дмитрий Маркин |
фото: | |
см. также: |
— Под влиянием чего ты сформировался как автор?
— Я так полагаю, с высоты прожитых лет (а ныне юбилей)... У меня не один раз поднимался вопрос и в душе, и в разговорах, и в интервью, и ответ более-менее сформировался, перепроверен многочисленными ощущениями, потому что понятие правды или истины бывает двусмысленным. Истина где-то рядом, в этом смысле — всегда ты пытаешься или приукрасить себя, или немножко сыронизировать. Я научился спокойно относиться к себе как к постороннему, изучая свои стихи, которые рождаются, потому что любой автор через некоторое время по-новому открывает ещё какую-то грань своего творчества/произведения, потому что оно, в общем-то, описывает его, а ты как бы недопроживаешь в момент написания песни того, о чем пишешь, а потом это на тебя нахлынывает. Это такой забавный парадокс получается с человеком.
И вот, когда-то, наверное, в 83-м году, я написал первые стихи (мне был 21 год, я учился в институте). И стихи были такого обычного классического плана: рифмованные, с изрядной долей романтизма, некоторого страдания юности по утраченной любви (она, конечно же, была, и она исчезала). Был образ человека немножко отстранённого от жизни, от этого нота такая печальная, может быть даже трагедийная. Вообще, первый стих, который я написал, назывался «Хлудову». То есть, после фильма «Бег». Меня очень поразила роль Дворжецкого, просто потрясла, как я сейчас понимаю.
А потом мы познакомились с Егором. И однажды он у меня попросил стихи. Оценил их, естественно, от себя. Он был парень эрудированный, читал много, любил всё самое необычное, странное. Естественно, поэзия каких-то самородков-изумрудов, то есть самое лучшее, но на свой манер... это, конечно, футуристы, это, конечно же, Заболоцкий, Маяковский, Крученых, Введенский, Олейников. Соответственно, он мне давал советы, делился этими стихами, которые тогда не везде и всегда были распространены (в домашних библиотеках обычно присутствовал Лермонтов, Пушкин и т.д.). Мы были очень близки по критической оценке реальности по некоторой отстранённости от неё, по тоталитарно-облупляющему началу во многих мозгах (то есть, того штампованного мышления, того подсознания в советских мозгах). И однажды видать всё это так сконцентрировалось-сконденсировалось, и в 85-м году я написал стих «Да здравствует красота!». Принёс Летову. Говорю: «Смотри! Я попытался сделать иначе». То есть, во мне что-то открылось. Я попытался воспринять мир по-другому. Он прочитал и захлопал в ладоши. Говорит: «Вот видишь! Это здорово! Это необычно!» А стих был посвящен ироническому восприятию женщин, которые, пользуясь своими внешними формами, поражают мужчин. Вот. Это было за два года до первой песни.
Потом... если так говорить, то первая песня была написана чуть раньше чем «Паралич». Это было в Москве. Написал я песню «Коммунизм». Причем она написана была почти стихом, но я пытался представить, как бы это легло на музыку.
А по приезде в Омск, мы пошли к бабушке моей первой гражданской жены, которая лежала в параличе. Ира очень любила бабушку, это понятные чувства у всех внуков со счастливым детством. И лежит человек почти два года: пролежни уже, язык практически не подчиняется, но глаза живые, реагирует бодро, с душой. Я представил... как же это возможно? Почему в бытие есть такое безумие, что человек может находиться обездвиженным. Он весь настоящий! Он весь огненный! Ему ещё бы хоть как-то... или никак, и тогда смерть. Почему же он в этой промежуточной стадии находится? Я был просто ошарашен. Я просто сидел и смотрел. Внутри аж что-то сжалось. Какой-то молох гулял, разрывая все связи. Я представил себя, родных, вообще людей. И когда я пришел домой (а я тогда только-только учился играть на гитаре и, как-то переставляя пальцы, брал аккорды), наверное, в течение получаса сразу написал, не понимая, что это такое. Просто я занырнул в это состояние паралича, и в результате этого появился текст. А потом я спел друзьям и они очень сильно меня поддержали. Сколько не расспрашивал, всегда говорили: «Да ты что!? Это просто крутая вышла вещь!» Её на концертах часто просят петь, и она, так или иначе, популярна, и с ней связано моё имя.
Соответственно, я понимаю, что от этого пошел такой странный немножко стиль стиха: немножко усложнённый, утяжелённый, может быть очень пересыщенный информацией. Был такой лыжник австриец Кланнер в 70-е годы, и у него была любимая поговорка: «выжимать из метров километры». Я спорт любил. Поэтому у меня в стихе есть такой аспект — я выжимаю из строчек абзацы смыслов. Тогда мне казалось, что чем интенсивнее я буду делать такой брикет сознания, выраженный через слово, тем это будет круче. Ну, по крайней мере, это было для меня естественно. Вот отсюда всё это и пошло. Своя линия была найдена, дорожка проторена, и я шел в этом направлении.
Хотя, было много песен и сверхупрощённых, как «Жировать-пировать» или «Мир или война», где всё было от противоположенного, когда в одной фразе вообще заключалась целая «повесть». Это был эксперимент, но и он дал свои результаты, и эти песни весьма как бы популярны.
— Насколько, как многие говорят, Летов был диктатор в творчестве?
— Такой, в общем-то, общеизвестный факт, что Егор, когда сам начал записывать альбомы, и познакомился с большим количеством людей, у него возникла такая хорошая музыкальная жадность, что нужно всё зафиксировать. Причем такой посыл у него случился, конечно, после того знаменитого первого концерта «Гражданской обороны» в 87-м году в Новосибирске, когда братья Лищенко и Егор под общим названием «Гражданская оборона» спели как бы две программы в одном выступлении. На том фестивале мы познакомились с большим количеством людей: с Димой Лукичом, с Янкой, Дименцием из «Ассоциации Пых». Тогда же с Ревякиным познакомились, с Селивановым1. Новосибирск то есть был такой рок-меккой, как Питер, Москва и Екатеринбург, и в меньшей степени Киев и Харьков.
Все остальные города как бы тяготели к этим, хотя понятно, что играли музыку и в Риге, и в Тюмени, и в Нижнем Новгороде (тогда Горький).
Летов был в восторге на самом деле от многообразия сибирских музыкантов по подходу, по необычности, по совершенно иному взгляду. Как пел Высоцкий в песне про колею, это значит не надо как я, выбирайся своей колеёй. И вот эта колея у Лукича, у Янки, да и у Ромыча. Его это всё захватило. Через эти знакомства возникло желание всё это фиксировать. И он был подвижник звукозаписи у себя. Он собрал такую некую студию, которая время от времени обновлялась. У него даже по тем временам она была неплохая. Сам рекордер «Олимп» — аппарат высшего класса, запись на нём была лучше, чем, если записываться на «Маяк» или читалку. Понятно, что это не «Акай», конечно.
Почему так много было сделано записей. И Лукич там писался, и Янка, и Джон Деев, и я.
В силу скупости средств, это был панк-минимализм. Барабанную установку невозможно было где-то ставить дома, а записываться где-нибудь в ДК, было связано с определёнными сложностями, через которые Егор решил переступить и делать всё дома. Поэтому он наигрывал 8-10 разных ритмов, музыка всё равно по темпу не сильно различается — 120/130/140 ударов в минуту. Так или иначе, песни поются, ведь ритмика человеческой психологии она действительно дискретна. И поэтому определённый набор такой был записанных барабанов, а всё остальное поверх этого накладывалось. Это не сильно мешало. К тому же в 80-е годы места слову и мелодии было гораздо больше в сознании слушателей, чем законченные аранжировки, развесистые и раскидистые по красоте, с особыми барабанными брейками, интрами, ходами или специальными кодами там.
К тому времени возникло уже определённое количество песен, и Егор, полагал, что все мы (и Лукич, и я, и Янка) можем всё это профукать, отложить на потом. Мы были молоды, и эта энергия и скорость... невероятное состояние по насыщенности и ускоренности было у нас в конце 80-х, подчас каждый день рождались песни, приходили новые идеи, каждый день были споры, разговоры, общение. Причем, это был не просто диалог от скуки, это что-то от глобального зондажа себя, человечества. Мы были жадные до информации, до новых граней горизонта. Поэтому и Летов всё время что-то делал: записывал себя, записывал меня, Янку, Лукича.
Часто ездили в гости. У нас была такая традиция, поехать в гости в Новосибирск, пообщаться с музыкантами. Это было в порядке вещей, потому что очень быстро и тесно сплелись душами, все стали своими.
Ну, соответственно, он и мне предложил. Но со мной, наверное, вышло наименее лёгкая возможность.
Вообще мы записали 3 альбома. То есть, помимо «Паралича» «Анархии» были записаны болванки к третьему альбому. До сих пор они есть у Наташки. Она мне с иронией говорила, что можно наложить голос и выйдет ещё один раритет. Ну, может быть, когда-нибудь на закате творческой карьеры я напою, можно будет сделать такую накладку с ней. А Летов и Кузьма подчас немножко изменяли тональности, темп песен. Я в итоге возмутился, что так нельзя, что песня должна быть вот такой. У нас, в очередной раз, возник такой бурный клинч, и этот альбом слёг в небытие. А два альбома были записаны.
Я не думаю, что Летов был диктатор. Все слова о диктате идут от журналистского начала или от личного недовольства человека, который оповещает эту информацию. Он был очень жесткий, очень энергичный, очень насыщен идеями, и очень требователен к быстроте записи. И внешне могло создаться впечатление, что он диктует:
— Давай-давай! Вперёд! Ты что?! Классно! А теперь эту песню.
— Да я устал... Может не стоит сегодня?
— Не-ет! Ты что?! Мы сегодня ещё 5 песен запишем!
Эта требовательность иронично представлена Рязановым в «Служебном романе»: «чёрствая — душевная, сухая — мокрая»: одно и тоже состояние разными людьми может восприниматься по-разному. В этом смысле, Егор был очень требователен и целеустремлён к тому образу, который был в его голове. Егор был из казаков и, надо признать, что это казачье упрямство и твёрдость — она просто была одной из черт его характера. Это на самом деле психотип такой людей. У меня есть несколько друзей-казаков, они в той или иной степени все таковы. Может с разным темпераментом выражения этой упрямости и упорности получается такой сплав. Наверное, у тех, кто случайно присутствовал при записи, внешне рождалось ощущение, что он такой подавитель, диктатор. Иногда Летову казалось, что он знает больше про ту или иную песню, чем сам автор, и поэтому настоятельно, а иной раз и не спрашивая, немножко подвигал человека к той или иной форме. Типа: «А давай вот так запишем. Это будет классно». Может быть в итоге автор оставался не в полную меру доволен, но для того чтобы эти песни были услышаны, распространены и сам музыкант стал узнаваем, он сделал колоссально много. Да и вообще, многие песни, из того что были записаны, имеют узнаваемую оригинальную, интересную трактовку в духе раннего ГО (Егор был, выражаясь современно, продюсер, и они не могли по саунду не перекликаться с тем, что он делал). Соответственно так были записаны два альбома, причем они писались частями, в 88-м один кусок, ближе к концу 88-го другой, и в 89-м это доделывалось. Это было связано как раз с тем, что начались концерты, были поездки. Жизнь ГО была связана именно с этим, выезды-записи-выезды-записи-отдых-записи-выезды...
Я лично могу утверждать, что в силу того что Летов натура волевая и цельная — в этом смысле, он конечно не был диктатором. Но любая цельная, волевая и очень насыщенная энергией натура, поневоле будет всегда восприниматься как пресс, как давление. Пообщайтесь с любым философом, с любым оратором, с любым человеком, у которого есть харизма, и вам покажется, что на вас идёт давление. А если этот человек вам лично знаком и вы вместе делаете какое-то дело, то это давление втройне увеличивается, потому что оно направлено на тебя, и рождается эффект диктата.
А в отношении Янки... Во-первых, общеизвестно, что мужчина и женщина, в каких бы они отношениях не прибывали, это столкновение очень твёрдого и очень текучего. Поэтому женщина более подвижна, а мужчина твёрд и горяч. Никто не скажет, что Янка была слаба или подвержена мощному влиянию кому-то. Она сама, в этом смысле, была весьма большим кремнем. Я думаю, это ложные совершенно восприятия, трактовать их отношения и их последствия (если говорить о смерти Янки) именно через то, что был как бы диктат. Просто ложная человеческая слабость. Вообще, этот миф о летовском диктате, это, по большому счету, реакция более слабого человека на восприятие сильного. То есть, в этом правда только потому, что кто-то не мог так, как Летов, и где-то в этом возможно звучали ноты зависти, раздражения (на себя, прежде всего, но через Егора). В этом смысле, я думаю, что идёт ложь.
Конечно, всё было горячо. Были и споры, и скандалы, и такого рода давление, но это было в нашей компании нормой. Мы все были не подарочек, все были горластыми, жёсткими, все были давящими, и у всех язык был подвешен идеально. Там баталии, как у мушкетёров, происходили часами, но никто не воспринимал это какой-то тягостью, наоборот, это была как бы отличительная черта нашей компании. Поэтому, никакого такого рода последствия от этого в жизни Янки не было. Там были совсем другие вещи, не знаю, этично ли говорить о них. Я часто с ней разговаривал... Вообще, женщине, которая оказалась в рок-среде такого жесткого уровня, всегда не просто, потому что она всё же мягче, ей всё же тяжелее. Тем более, сами условия жизни были немножко спартанские, как бы дорожные. Всё происходило на уровне быстрого турпохода по горам, если так сравнивать. Приходилось на ходу что-то стирать как-то, не иметь массы комфортабельных моментов, даже просто кровати с личным покрывалом и простынями. Иногда приходилось и на пледе спать. Что у Летова было много гостей — это общеизвестно, могли несколько дней жить 4-5 человек в одной комнате. И на Янку порой и это оказывало давление. Каждый человек должен какое-то время проводить наедине с собой, а она много времени проводила с людьми, и это тоже чуть-чуть давило на сознание, потому что что-то не успевалось. А тут ещё столько горластых мужиков, которые смеются, давят. Это её немножко расшатывало, если говорить о каких-то сумрачных отдельных моментах. В итоге... общеизвестно, что рок-н-ролл оживляет в людях самое яркое и беззащитное, в том смысле, что оно обнажено и легко порезать/порезаться своим бесшкурным сосуществованием. Поэтому в нашей компании очень много людей от перегрузки умерло, кто-то от суицида, кто-то от каких-то наркотических веществ, кто-то просто от болезни, как последствия этой сверхэнергичности, которая давит на тело. Вот Жене Лищенко год не могли поставить диагноз верный, и в итоге у него случился отёк обоих лёгких, и он в Питере умер.
— Если вернуться в 88-й: там прошло несколько исторических концертов («Анархия в Новосибирске», «Анархия в НГУ»), впервые историческая фраза со сцены «Мы и есть настоящие коммунисты!», которая тогда осталась незамеченной...
— Здесь важный момент. Как ещё МакЛарен говорил (а они раньше нашего стали играть такого рода агрессивный ритм-н-блюз, под названием «панк»), что если рок концерт проходит совершенно безумно, что непонятно как и реагировать, то это настоящий рок-н-ролл. То есть, к настоящему рок-н-роллу невозможно привыкнуть, он всегда вызывает шок. Такие концерты эпохальны или знаковы для музыки, потому что через такие концерты происходят рывки, потому что среди публики есть музыканты, идут разговоры. Почти все концерты ГО той серии такие. Концерт 87-го года — это просто потрясающе! Возможно, что самый крутой-то концерт именно самый первый, по степени шокированности. Потому что то, что там происходило на сцене... босой человек с гигантским гребнем, с выбритыми висками — Олег Лищенко; стоящий за барабанами, с таким взрывом на голове — Егор Летов; длинноволосый басист — Женя Лищенко, — играли песни проекта «Адольф Гитлер», который сам по себе был эпатажем немыслимым. Это то же самое, что в Берлине 43-го года сыграть коммунистический концерт. Это было всё на грани восприятия. То ли это стёб, то ли это какой-то национализм действительно, то ли это что-то ещё. Это вызывало в зале столкновение с иной реальностью. Я присутствовал тогда с Сергеем Сергеевым (мы все вместе впятером приехали).
Конечно, это и второй концерт (88-го года). Как в НГУ, так и в ДК Чкалова. Был, кстати, и в 89-м году знаковый концерт, если не ошибаюсь... Next Stop Rock’n’Roll. Я там не присутствовал, но то, что там можно предположить — мгновенная слава и фанатизм такого рода, что зал готов был разорваться...
[— Судя по записи, там переломали половину стульев.
— Да, но это было частое явление впоследствии на концертах ГО. Даже на акустике Егора в конце 90-х, которую делал Сергей Удальцов, где он на афише его представил «Бард Егор Летов». (смеётся)
И то ли в «Улан-Баторе», то ли где-то ещё там, тоже было поломана куча стульев. И это 10 лет спустя.]
... я думаю это и концерт в Таллине, да и на «Сырке»... Их было не очень много концертов, но, так или иначе, по восходящей. Три года это было, 1987–1990. А в 90-м году Летов отказался вообще играть. Я помню, что именно эта знаковость и эпохальность, она его просто буквально выводила из себя. Всё это превратилось в фанатизм (в бешеную популярность, как ныне называется), и к чести и здравомыслию Егора, он просто отказался играть, потому что это уже не рок-н-ролл, это уже идёт «сверх», где нет ни меня, никого, и люди просто жрут энергию, не в состоянии осознать, что они поедают. То, что там происходило на концертах (некоторые вещи я до сих пор не решаюсь озвучить, которые он мне поведывал), это просто немыслимо. Это уже не драки (которые тоже были), не поломание стульев (это всё тоже было), это просто запредельные действия, которые ему со сцены было видно.
Он просто отказался играть.
И ведь были предложения и в 91–92 годах сыграть на стадионе за весьма солидные деньги. Ну, вот если бы сейчас любому андеграундному музыканту предложили 150 000 — 200 000 за концерт, нашёлся бы такой человек, который сказал бы, что 200 штук для него не деньги? А он тогда отказывался, потому что это не имело смысла. Собственно, поэтому получились такие два альбома, пронзительных и самых лучших, как некоторые считают. «Сто лет одиночества» и «Прыг-скок». Потому что это был рок-н-ролл, как бы знаковые концерты, но для него уже, потому что публика перестала воспринимать это как некий трамплин для полёта себя. Это превратилось в наркоманию музыкальную.
— Никуда не деться, естественно, от того, что в начале 88-го года зародилась группа «Коммунизм»...
— Нет, я не стесняюсь, если заходит речь о Летове (состав был гигантский, я тоже участник — играл на двух концертах), тем более, если о «Коммунизме» идёт речь. У меня даже есть дежурное выражение: «все мы из клуба одиноких сердец «Гражданской обороны».
— ...Я к чему... Такие кусочки реальности вокруг нас постоянно находятся, но я не понимаю, как нужно так повернуть голову, чтобы из этого слепить такие коллажи?
— Во-первых, надо сказать, что «Коммунизм», так или иначе, всё равно проистёк из этих необычных и эпохальных концертов, потому что, мы были на волне подъёма. Вообще, любое откровение (если выразиться нескромно) музыкантов, писателей, художников, оно связано с очень большим энергетическим тоном, большим драйвом, восторгом. Когда тебя прёт, тебя несёт, и ты на таком гребне волны находишься, что тебе очень и очень многое открывается... но открывается именно только тогда. Это знают все люди, которые влюблялись по уши и совершали море необычных, неожиданных, совершенно сногсшибательных поступков, делали немыслимые действия. И они им удавались. Это потому, что ты становишься выше себя, больше себя. Потому что долго в таком состоянии не удержаться. И, по приезде из Новосибирска, в голове было хорошо, и была нащупана жила интуитивно, но она быстро осозналась. Потом-то было гораздо проще, ведь всё дело в принципе, в осознании самой идейности, идущей от подхода к какому-то музыкальному действию. Когда это нащупалось в «Кукурузе» (а, по большому счёту «Кукуруза» является и хитом, и истоком, и началом «Коммунизма»), мы оба ощутили, что здесь открывается поле очень широкое. Причем, естественно, до конца его границ узнать было нельзя. Мне кажется, они до конца открылись уже в 89-м году, когда этих альбомов Летов записал много за весну. Он просто нырнул в океан, не мог из него выбраться, купался в раскрывшихся горизонтах. Тогда это было как бы поуже, хотя весь принцип был заложен, когда был записан альбом «На советской скорости», его только надо было развивать. Альбом произвёл и на нас фантастическое впечатление, и на слушателей. И вот ты сказал, что фраза («Мы и есть настоящие коммунисты! Коммунистов слишком мало на земле!») была недооценённая. Это сейчас может казаться слишком броской, эпатажной фразой, а тогда ситуация у нас в головах была кардинально иной. Допустим, читая Стругацких, «Полдень. XXI век»2 или «Далёкая радуга», или разговаривая о «Чевенгуре» Платонова, мы полагали, что истинный коммунизм (то есть, состояние непрерывного праздника и самоотдачи на гране инфаркта), это естественное, единственное и правильное состояние, которое должно быть в тогдашнем СССР. Естественно, исток шел именно от «коммунизма» — того состояния умов у части большевиков в 16-м—20-м годах, когда казалось, что горизонты сейчас распахнутся. У Юона даже была картина «Заря новой эры»3, когда люди бегут по земле, и там немыслимый фейерверк — они просто летят в свет. Поэтому мы действительно считали, что мы истинные коммунисты, а вся Партия в 15 миллионов человек — это функционеры и люди запутавшиеся, которые потеряли смысл. Поэтому так это и было сказано.
[Было несколько странных дорожных историй, разговоров (и Летов никогда не открещивался), и долгое время КПРФ как бы делало определённую ставку. Он много сделал для того, чтобы часть молодёжи голосовала против демократии. Но, это уже отдельная история про «Русский прорыв».]
Но многие люди, возможно, не хотели правильно понимать эту фразу, потому что очень быстрый был переход от перестройки к демократии. Коммунисты сами по себе как бы были спрофанированы. Сами себя опорочили. И вот это название группы («Коммунизм») — оно, конечно носило некоторый иронический оттенок, но двухслойность текста у рокеров сибирской волны присутствует всегда. Я считаю, что самый первый рокер СССР был Владимир Высоцкий. Если послушать его интервью, то он говорит практически о том же. Кстати говоря, Егор немного раньше меня его оценил высоко и хорошо. И когда я иронично сказал — «Ну, Владимир Высоцкий... ну, хороший музыкант», — Егор затопал ногами и сказал: «Ты что, вообще не понимаешь? Это такой прорыв! Это такой поэт!». Это то же самое, что у нас, только он начал раньше и в иной среде, и внешне он был не похож на нас. Уже по мере слушания я оценил и осознал.
Поэтому, «Коммунизм» — название было двухсложное. С одной стороны — «сияние и свет», а с другой стороны — это ирония об обратной стороне «прорыва»: о людях, о ситуациях, о состояниях, об эволюциях цивилизации, которая недооценила (не смогла разглядеть). Это был гигантский зондаж человеческой души с точки зрения её уродства, или ошибочности, или безумств, которые человек готов был творить рядом со «светом».
Где-то оттенок был религиозный.
[И неслучайно, что я посвятил столько песен религиозной тематике («Тот свет», «Песня гостя», «Хотящим христианства»). Или, если взять последний альбом ГО «Зачем снятся сны», который в моём понимании, по духу своему, практически христианский. В нём есть все мотивы, которые возможно было почерпнуть из Евангелия: о жизни по ту сторону («Сияние»), о том, что есть прощение («Никто не проиграл», «Пыточное колесо...») и любовь (Наташка прочитала красивый стих). И вообще, первая песня — «Слава психонавтам» — это прорыв в иную реальность. Эта иная реальность возможна только по нам известным формам понимания бытия, на тот свете, в другом мире. Не в этом мире. Это то, что мы называем «религиозным оттенком».]
Поэтому, получился такой колоссальный размах. Но, учитывая нашу жесткую, весёлую, ироничную натуру, смелую, на гране хулиганского подхода и низвержения канонов, открылись такие возможности заглянуть и для себя осознать, что творит человек. А всё остальное получалось само собой.
То есть, на вопрос, как это всё увязать, сложить, сделать музыкальный коллаж разных видов и сортов от индастриала до чуть ли не сборника советских песен...
[Сейчас Егора нет, но мы с ним были знакомы четверть века, и были друзья, и до сих пор на руке остался шрам... Это мы братались. У меня было два названных брата: Олег Лищенко и Егор. Когда мы ехали на похороны Янки, такой был случай (наверное, его можно обнародовать), мы кровью соединились. Может, немножко на драйве момента, но тем не менее.]
Мы любили и Достоевского очень сильно. Ценили и как писателя, как русского писателя, который наиболее четко приподнял, что происходит в наших душах. Только это было в 19-м веке, а «Коммунизм» создался в 20-м. У Достоевского была такая фраза (по-моему, когда он писал «Двойника»): «Я не пишу текст, пером моим водит родник моего вдохновения». Эта фраза, может быть старомодная по звучанию, или, наоборот, кому-то покажется слишком красивой, что означает? Сам музыкант как человек, он всегда присутствует в двух ипостасях: как личность человека просто (бытовая персона) и как творец. И в момент этого выплёскивания энергии, ты превращаешься из одного в другое, из человека в творца. Ты становишься действительно больше себя, и видишь больше себя, и способен, даже не понимая в полную меру, что ты делаешь, тем не менее, создать это и выплеснуть, которое (произведение, альбом, песня) будет восприниматься некоторыми людьми, как что-то запредельное. Но оно и было запредельное. Ты скакнул выше себя, прыгнул выше головы. А как ты это всё соединил... сама механика этого процесса, на самом деле, получается почти в гармоническом ряду. Есть же закономерности построения числовых рядов, когда из одного будет следовать другое, если ты познаешь саму эту реальность. А если ты это введёшь в себя, как автоматизм в интуицию, то внутреннее твоё начало само тебя поведёт. То есть, родник вдохновения вёл. Поэтому многие вещи получались почти на кончике языка или пера. Стоило кому-то произнести какую-то фразу, у другого рождалась мгновенное законченное её продолжение и воплощение (если говорить о каких-то моментах, когда писался, например, «Сулейман Стальский» или «Солдатский сон»). Весь эффект именно не в том, чтобы повторить подобное и сделать. Весь эффект в том, что нужно стать больше себя и тогда любому откроется, что называется, нечто запредельное. В этом, наверное, смысл «Коммунизма» с точки зрения нас как его создателей и признательность большинства критиков, как одного из лучших явлений в рок-н-ролле (советско-российского плана) за всю его историю. Он так и остался как-бы одной из вершин.
[И когда мы придумали сыграть серию концертов «Коммунизма» (к сожалению, без Летова), было желание посмотреть, а осталась ли эта легендарность, авангардность и прекрасно-высшее проявление музыкального творчества на сегодняшний день, или это уже раритет и какая-то древняя вещь, непонятная согражданам. Как оказалось, всё осталось на месте, и совершенно другое поколение людей (которым в конце 80-х было по 5-6 лет) с диким восторгом и пронзительным взглядом погружались в эти песни.]
Поэтому «Коммунизм» возник и существовал в таком разном роде. За два года было создано 13 или 14 альбомов. Они все столь были не похожи, необычны, и, уж тем более по мышлению конца 80-х годов, практически открывали терра инкогнито музыкальную.
— Что было за несогласие по окончании записи альбома «Солдатский сон», описанное в «ГрОб-хрониках»? С чем?
— Особого секрета нет. Самая главная причина была в отношении к ценности этого проекта, как это ни странно прозвучит сейчас. Возможно, это связано и с недопониманием (я как человек старших лет, могу немножко сделать скидку на молодую горячность себя же). Но мне показалось в одном из разговоров, что вот тот пафос (который здесь присутствовал в моих ответах), он примерно был и тогда таким же, а Егор оценил это всё в меньшую степень важности и как бы ценности. И речь зашла о том, что всё-таки это как бы производная от направления «ДК», и в некотором смысле, оно не столь важно, как наше личное творчество. Это скорее такой хороший, необычный, калейдоскопический, дополнительный проект. Я был разъярён до крайности в ту пору. Сказал, что по большому счёту это: «То, что вы слепые и дурные — это мало сказано. Вы ничего не понимаете. Нет производной от «ДК». Есть одна линия движения, внутри которой возникают параллельные. От того, что «ДК» были раньше... ну, а раньше «ДК» был Маяковский, раньше Маяковского был Пушкин и так далее» (можно дойти до Гомера и до первых поэтов каменного века, и тогда всё можно говорить).
Я признал, что это проект оригинальный, самодостаточный, совершенно авангардный и ни на что не похожий. Топнул ногой и сказал: «Знать вас не желаю, и делать с вами что-либо дальше не считаю возможным, потому что у меня гораздо более высшие представления о ценности «Коммунизма».
Буквально по истечении двух месяцев Летов переменил свой взгляд (или это я так воспринял, будем мягко говорить), и признал...
[Ещё раз говорю... Летов был как бы казаком, и он в своём внутреннем столкновении с противоположенной позицией, практически никогда не воспринимал её сразу, если он был с ней не согласен. Через некоторое время, здравомыслия ему хватало, чтобы оценить, покрутить несколько раз, остынуть, и что-либо признать.]
...Взгляд уже был другой. Но я был человеком гордым, и раз хлопнув дверями, я не желал больше принимать участия и сказал: «Извините, я не такой человек, чтобы возвращаться». Это всё, конечно, немножко юношеским максимализмом попахивает, но, я считаю, что даже пусть совершив такую ошибку что-ли, находясь под давлением своего раздражения, тем не менее, это сыграло на пользу «Коммунизму» как группе. Потому что, так или иначе, Егор с Костей оставались во всех его проявлениях, но в «Коммунизм» пришли новые люди и он обрёл несколько новых граней. Например, если брать такие воплощения, как «Лениниана» или «Лет ит би», или «Хроника...», то я полагаю, что моё отсутствие только помогло «Коммунизму» воплотить что-то ещё шире. Я вот так для себя порешил.
— Следующий этап был «Цыганята и я с Ильича»?
Да. Нашелся компромиссный вариант. То есть, через некоторое время, я его предложил им. Говорил им: «Работайте дальше». А внутренне сложилось уже «не хочешь играть, так и не играй», тем не менее, слушать то слушали, и оценивать оценивали. А я же был отцом-основателем «Коммунизма» и не мог просто так тормознуть этот процесс. Была предложена совершенно другая концепция, как бы возникло ответвление от «Коммунизма» — параллельный «Коммунизму» проект. Опять же, именно уход из «Коммунизма» позволил создаться другому явлению, гораздо менее плодотворному в контексте альбомов, но не менее оригинальному. И возникла группа «Цыганята и я с Ильича», где был немножко другой принцип использован. Я предложил там сделать эксперимент другого рода.... смысл — в наименее тронутой сознанием форме выразить наружу, если это так возможно, как бы доверившись интуиции на 100%. Я назвал этот принцип — «мелодичное мышление». Тут есть и ирония в этом названии. Когда мышление не требует вообще участия сознания, достаточно только услышать. А мелодия есть всегда, как гармония внутреннего содержания.
Это было непонятным сначала. «Что это такое? Как это будет выглядеть на самом деле?», — сказали Егор и Кузьма. Я предложил несколько текстов в каких-то музыкальных концепциях, которые сразу были поддержаны, и сразу почувствовалось, что всё понятно. Делаем! Это ещё более необычно и оригинально, чем «Коммунизм», потому что здесь текст авторский, и ты являешься сам предметом того, что мы исследовали в «Коммунизме» на посторонних людях. Здесь я фактически предложил использовать свою натуру в виде этого отражателя. Это, конечно же, затронуло всех, и мы стали записывать. Записали один альбом, а через некоторое время и «Арджуна-драйв».
— Там, как мне показалось, слово имеет не смысловой, а фонетический характер?
— Да, правильно. «Мелодическое мышление» — столкновение мелодики мышления. Есть же такой эффект... когда говорит оратор, с толком и интересом, то можно просто загипнотизироваться им. Когда уже не важно, что именно он говорит, ты улавливаешь какие-то интонационные моменты. Пусть он говорит хоть о теории автоматического регулирования, или об экономических проблемах США 19-го века, или о теории музыки, но говорит с интересом, с воодушевлением, с отношением, с чувством и прочим, то ты начинаешь входить в ритмику самого голоса, в сочетании фраз тебе является какая-то другая сторона. Ну да, слово носило фонетический характер. Это была попытка заглянуть в подсознание...
— Это шаманизм уже.
Ну, в принципе, да — одна из версий шаманизма. Принципы же шаманизма известны: берётся ритмическая основа на бубне, и шаман постепенно-постепенно выбирается из этого мира и проникает в верхний мир. Здесь была попытка «шаманизма для любого человека». От этих текстов у людей происходили внутренние откровения. То есть человек, слушая, говорил: «А я сейчас тоже могу». И в нём — раз — и рождается нечто, а стало быть, он кое-что для себя узнаёт. Это самое главное в искусстве. Чтобы человек познал новое из того, что он не знал до этого... будет ли это чувство, будет ли это откровение себе, или это будет какая-то новая идея, которую выражает музыкант. Это высшая награда считаю, когда после твоего концерта люди уходят обогащёнными буквально, и говорят: «Ха! Я теперь понимаю, я знаю», или садится, пишет песни, или пытается взлететь буквально. Лучшего просто не бывает. «Цыганята и я с Ильича» стали вторым как бы достижением этого направления. Это ещё более необычно, это неожиданно...
[«Разговор которого не было» — последняя пластинка, которая у меня вышла, очень странная. Это интервью, которое взял Игорь Летов у Олега Судакова (т.е. Егор у Манагера). Я уж не знаю к чему это приписывать (к «Коммунизму» или к «Цыганятам»). Там, как мне показалось, если 2 автора одних проектов, берут и используют себя в качестве отражателя, т.е. предмета искусства, из которого будет выдираться это безумное, непонятное, странное, недостойное, противное, и в тоже время будут видны мотивы («Почему же так всё дурно складывается?» «Почему же нет счастья?» «Почему нет счастья на Земле?»), то можно было бы считать либо 14-ым альбомом «Коммунизма», либо третьим альбомом «Цыганят». Потому что это уже как бы музыка предельного рода, где ты сам себя воплощаешь предметом искусства. То есть, куда же дальше? Дальше только вообще отказаться от сознания, то есть стать сумасшедшим, и не вернуться в мир людей никогда. И все вот эти мотивы, которые есть в «Цыганятах». Я даже расспрашивал, насколько это ценно по сравнению с «Коммунизмом» или «Цыганятами». Парень уже один послушал, сказал, что это немыслимо ценно, потому что там есть ещё какой-то слой (хотя, он мог иметь ввиду нечто совершенно своё), который не воспроизводится ни «Цыганятами», ни «Коммунизмом». Причем, речь не о том, что Манагер и Летов (как личности), а речь ведётся о том, что через Манагера и Летова ещё кое-что узнаётся о бытии.]
...Так возник проект «Цыганята». А постольку, поскольку и «Коммунизм», и «Цыганята» параллельно шли в 89-м году, то и оборвались одновременно. Возник естественный... даже не кризис, а... какая-то стена рано или поздно любого музыканта настигает, и драйв 1987–1990 годов (четыре года непрерывной, мощной, энергичной, интенсивной, невероятно плодотворной деятельности) должен был чем-то оборваться. И здесь коса на камень нашла: перестройка трансформировалась в явную буржуазную революцию, СССР развалился и разорвался на части, наступила эпоха России. Это, естественно, привело к невероятному брожению, которое возникло в умах. Для Егора это ещё и было связано с чудовищным фанатизмом по ГО, который просто затормозил его движение туда, и ещё больше омрачил в отношении потенции человека как такового. То есть получилось, что стремясь к зрителям/слушателям, он нашел в них гигантские отражатели, гигантские поглощатели энергии, а не людей. Может он и ошибался на этот счет. Все знают: фанатизм — это не простое явление. Это вынудило его вернуться к ситуации 84-го года, когда его не знал никто. Но он уже умел и мог что-либо создать, и сделал два великолепных, конечно, альбома.
А у меня параллельно шла другая линия. Я был слишком энергичен в отношении событий в стране и в личной жизни.
Я был женат, и у меня наступил ряд своих личных проблем. К тому же, через это, я немножко отошел и от «Коммунизма», и от «Цыганят». Мне показалось, что воплощение было максимально полное. Хотя третьих «Цыганят« собирались писать, и даже было рабочее название (которое было в моей голове) — «Песни царей». Материалы остаются до сих пор. Но вот отложилось на потом, немножко здесь такое заколобродило, и наступила совершенно другая эра.
Пришел 93-й год — время «Русского прорыва» — как ни странно, это ещё одна волна легендарного, необычного и пикового воплощения рок-н-ролла, в котором участвовали все мы. Это было связано с акцией «Русский прорыв», с серией концертов, и внутренним уже давлением на широкие слои людей через более-менее понятные формы. Но это другая эпоха. А линия «Коммунизм»-«Цыганята» прекратилась. Там вышла «Благодать», мы не один раз говорили, что может быть стоит вернуться, но в силу концертного графика «ГО» и сложностей жизни как-то вот не вышло. Выйти-то оно могло бы выйти, я думаю — не было того состояния. Всё время, если что-то мешало, то оно мешало, оно не давало, не позволяло, и поэтому мы туда не нырнули.
— Начало 90-х — это серия акустических концертов. Чем ещё занимался в этом плане?
Для меня это был период хаотического метания в этом плане. Да, было несколько акустических концертов, в Иркутске, в Москве. Я писал некоторые песни. Планировал создать группу. У нас была такая забава — собирать названия для несуществующих групп, но которые мы могли бы создать. Там, например, такие: «Скобы камахай», «Снежные барсы», «Опиздотий колобок» (смеётся)... «Медвежий ворс» мне очень нравилось...
[— Летов писал ещё про проект «Манагер и Опизденевшие»...
Ну, вот в итоге получился «Егор и Опизденевшие».]
...Проекты эти были. Я пытался найти музыкантов себе соизмеримых и, в принципе, «Медвежий ворс», наверное, существовал как группа, правда, очень недолго на протяжении одного месяца. Я купил барабаны у Чаплыгина (Чапа — барабанщик «Калинов мост») и перевёз их в Тюмень. Отец мне помогал доставлять их на вокзал, на вокзале мы их встречали. Был такой Юра Шаповалов — тюменец с прозвищем Шапа, он один из первых барабанщиков «Инструкции по выживанию», который участвовал там на первых репетициях, барабанил на портфелях (он, к сожалению, уже умер, кстати говоря, тоже 9 мая). К тому времени, как я создавал «Медвежий ворс», я предложил Шапе репетировать. Барабаны были поставлены в гараже, и мы провели серию репетиций. Поставили небольшой аппарат, Шапа барабанил, я играл на ритме и пел. То есть, «Медвежий ворс» в таком виде он всё-таки существовал. Но, в итоге, из-за разных обстоятельств, мы не сотрудничали дальше и, соответственно, группа, только-только возникнув, распалась. И более не удалось вернуться к такому составу. Были ещё ряд людей, но они не удержались... не смог я нормально договориться поиграть. В таком полуодиноком существовании, я добрался до 93-го года.
То есть, какие-то редкие совершенно акустики, попытки писания песен, и общение с Егором на этот счёт. А в 93-м году, когда мы съездили на фестиваль «Русский прорыв», который был в ДК Горького, там как раз и возникла идея сорганизоваться, срепетировать песни уже с тюменским составом. Так вышло, что общались с тюменцами очень плотно и хорошо, а новосибирская часть ГО по разным обстоятельствам уже не вернулась. Летов остался один как бы. Ну и весь состав тюменский влился в ГО, плюс Кузьма, и стали уже играть. И с этого времени возникла «Родина». На самом деле, дата рождения «Родины» — 12 февраля 94-го года. Это «Неожиданный концерт», который игрался в Тюмени, перед выездом в сам «Русский прорыв». Это был первый концерт «Родины». И только лишь в 2014-м году можно отметить двадцатилетие группы.
— Насколько удалось воплощение «Русского прорыва»?
Этот вопрос уже носит характер социально-политического рода. Просто, «Русский прорыв» воплотился настолько, насколько воплотились вообще любые социально-политические течения, которые возникли уже в России. То есть, были и партийные начала, и социальные начала, как мы знаем. Практически все они имели в итоге нулевой результат. Даже если брать пиковый случай — 98-й год, импичмент Ельцину. Как известно, он не состоялся, и Ельцин остался президентом России. То же самое и по «Русскому прорыву». Начинался, естественно, он совершенно бравурно и с восторгом. Нам казалось, что давление на умы и массы молодёжи совершенно очевидно, и оно было. И мы вложим и внесём свою лепту в то, чтобы избавить Российскую Федерацию от того коррумпированного, безумного и бесчеловечного режима, руководителем которого был Борис Ельцин. Весь 94-й год так и получалось. Концерты собирали в среднем тысячу человек, то есть залы забивались просто битком. Допустим, если брать такой город как Норильск (который был в то время в районе 270 тысяч, а с двумя городами-спутниками 350), так в нём было два концерта подряд, и было продано 950 билетов на один и 910 на другой. Это даже по нынешним меркам выглядит хорошим уровнем, и все концерты — в Луганске, в Воронеже, в Ростове, в Москве, — собирали тысячные залы, и было невероятное воодушевление, возбуждение, понимание, согласие, отношение. Но... в итоге возникли внутренние конфликты с Ромычем. «Инструкция» стала отходить, хотя там и допевал Аркаша Кузнецов за Ромыча. А в конце 94-го года возник небольшой раздрай и в наших рядах. Он не совсем был связан с политикой как таковой, но акция тормознулась, тем не менее. И два зимних концерта в Новосибирске. В ДК Чкалова — очень тяжелый концерт, как он мне запомнился... было совершенно трудно доносить до зала смысл — он был мёртвый, холодный, тяжелый, какой-то недоброжелательный. А в Академгородке в «Пятёрке» собрал гораздо меньше людей (это единственный концерт маленький, там 150-200 человек было), но очень хороший по звуку и какой-то очень печальный по духу, как будто всё это завершилось. Вот такое странное ощущение возникло, как будто что-то схлынуло и исчезло. И «Русский прорыв» вдруг остановился.
Все помнят, что было в России в 94-м году. Музыка масс на улицы не выплеснулась. Никаких волнений, восстаний, противодействий и широких выступлений народа не случилось. Даже наоборот... наметился какой-то спад настроений, подавленность, подчинённость режиму (в том смысле, что локальное недоброжелательство и недовольство останется, но мир в России не переменится). Я считаю, что это произвело и на Егора очень удручающее впечатление...
[Мы ещё как-то там выступили в рамках «Русского прорыва» перед выборной компанией 96-го года. Была небольшая серия концертов. И даже в «Русском прорыве» оказался Дима Лукич. Мы уже с Женей Махно играли. После какой-то нехорошей афёры с деньгами внутри этого проекта, отыграли концерт, пообщались с организаторами и сказали: «Мы больше в этом участия не принимаем и к этой акции не имеем отношения, потому что это стало слишком пахнуть профанацией». И отказались. И уехали из Москвы. А часть людей доехала до Саратова, отыграли, и «Русский прорыв» закончился.]
...Тем не менее, он остался яркой страницей в рок-музыке, когда интересы широких слоёв населения в обновлении жизни страны, совпали в одной музыкальной акции. Это было и здорово, и смело. У многих по прошествии лет эти концерты остаются в памяти как шикарные. Там единодушие музыкантов и зала на грани запредельного восторга.
— Чем был вызван очередной перерыв до 2003-го года?
Когда прошли последние концерты в составе «Родины». Играли с Женей Махно, а помогали басист из Москвы и барабанщик из группы «Ожог» — Костя Мишин. Вернулись домой. Женя Махно перешел в «Гражданскую оборону» и стал играть/разъезжать достаточно часто, а я, немножко расстроившись (и уже в ту пору в достаточно в затруднённом материальном положении находился), устроился в одну фирму на работу кладовщиком, и конец 1996/1997-й провёл внутри работы, и хуже того, получил там изрядную травму и вынужден был лечиться. Ко всему прочему наложились и другие личные обстоятельства. Ещё задолго до этого я повстречал свою нынешнюю жену, возник бурный роман, и я помыслил переехать в Новосибирск. В 1998-м году я переехал в Новосибирск. Если кто помнит, тогда были достаточно тяжелые времена для жизни. Я опять стал работать, вошел в рабочий график и, фактически до начала 21-го века нигде не играл, ничего не сочинял, находился в состоянии труженика и человека, который выживал. Параллельно писал книгу...
[Есть у меня такой творческий проект. В 98-м году пришла идея, и в начале 2000-х я писал книгу, которая сейчас носит рабочее название «Горизонты иллюзий».]
...Но, как известно, все периоды заканчиваются. Стало проще жить. Меня поманила рок-сцена. И однажды я решил взять и записать, наперекор всему, второй альбом «Родины».
[В 95-м году, после «Русского прорыва», в один из моментов мы собрались у Джексона в IZBA-Records. Была организована такая студия записи. Там была такая длинная комната в частном доме, в ней стоял аппарат, и мы совершили записи «Родины» — «Быть живым», группы «Чернозём» — «Подарок для самого слабого», и Дима Лукич записал альбом «Ледяные каблуки».]
Я предложил старому составу тюменскому (Кузнецов, Андрюшкин и Кокорин) взять и записать альбом. Им эта идея понравилась, всё совпало идеально. Я взял отпуск, приехал в Тюмень, и записали черновую запись. Потом осенью она сводилась. И в итоге выпустили альбом «Тот свет». Вот и с этого момента группа возродилась, мы сделали серию концертов. В частности, в 2004-м году мы поехали в Нижний Новгород, в Кострому и в Москву на фестиваль. Потом регулярно раз в год, а иногда 2 раза в год, удавалось проехать по России с электрическим составом. Популярность группы как-то сохранилась. Нас помнили. Впоследствии мы выпустили следующий альбом — «Колесница звёзд», и ещё один — «Добровольный Эдем». У нас немножко сменился состав, появился другой басист из Москвы — Саша Поляков («Штакет»). Весь этот период длился примерно до 2008-го года, а потом случился очередной внутренний шторм, связанный опять с чередой лично-бытовых и социальных состояний. Люди все стали уже достаточно взрослыми, кто-то был вынужден работать, у кого-то проблемы дома (это связано с депрессией, и, возможно, с переизбытком алкоголя). С конца 2008-го года я решил играть акустические концерты. И вот, более трёх лет я играю и их.
В итоге, прошел как-то этот период, и возникла идея в 2010-м году — был возрожден «Коммунизм», я приехал к Косте Рябинову, предложил ему эту идею (которая, в общем-то, вытекала из разговора с Егором).
[14 февраля мы с ним пообщались. Я предложил ему сыграть «Цыганят» живьём. Он согласился. А через 5 дней его не стало.]
...И возникла как бы новая страница жизни и ещё один знаковый для музыки проект, потому что это уникальный случай, когда группа была студийной, не дала ни одного концерта, и прошло со времени прекращения её деятельности двадцать с лишним лет. Случай естественно и уникальный, и необычный. К тому же, уникальность была связана с тем, что сам язык и музыкальный материал во многом опирался на эстетику и категориальный аппарат именно советской эпохи, которая была напрочь разрушена, забыта, в чём-то опорочена, демонизирована, и возникло совершенно другое поколение людей. И нам было не понятно, будет ли отголосок в душах этого нового поколения вообще, есть ли ценность у этой группы, как это будет восприниматься, насколько востребована группа? Это был большой риск, но, тем не менее, решили провести серию концертов... и мы их провели. Сделали целых три тура. Объездили большую часть городов, где рок-н-ролл славен, ценится и имеет хорошую аудиторию (не охватили только Поволжье и юг России). Всё оказалось замечательно, востребовано, помнилось... более того, во время второго тура и мы (музыканты) ощутили, что «Коммунизм» группа легендарная, потому что любая песня не просто воспринималась на ура, а она была заучена, известна, с ней была связана у слушателей масса чувств, состояний и пониманий. Более того, по разговорам там, мы поняли, что понятие о «Коммунизме» 80-х–90-х в нулевых примерно сохранилось. Воздействие, драйв и уважение осталось на прежнем уровне. Возможно, концерты были не такие многочисленные, как это было на «Русском прорыве» (средняя посещаемость около 100 человек, вне Москвы и Питера), но, тем не менее, провели тур и даже специально заехали на Украину.
(Здесь невозможно обойти социально-политические аспекты, потому что Украина и украинский народ это такие же потомки славян — малороссы или великороссы, как историки называют, мы говорим, думаем и воспринимаем одинаково. Я сам часто бываю с концертами на Украине. Особенно великолепный концерт получился в Симферополе, поэтому «Крым останется русским...» — известная фраза из песни, она играет роль. Это действительно одно из немногих мест в Украине, где есть надписи на русском языке. Это очень порадовало, потому что я всё равно считаю, что русский язык государствосвязывающий или народосоединяющий, прежде всего в отношении потомков славян.)
Даже были выпущены два бутлега с концертов. В Новосибирске есть такая андеграундная студия выпуска пластинок — «Шишка-с-Перцем», они выпустили двойник с концертом и фильмом о «Коммунизме».
Соответственно, подобрались к нашим временам. Сейчас мы готовим к изданию пятый альбом «Родины», точнее занимаемся вопросом звукозаписи. А вообще планируется выпустить ещё 2-3-4 альбома. Материал есть. К сожалению, у нас очень небыстрая скорость издания дисков — она притормозилась, благодаря возрасту. Я сейчас решил приложить усилия к тому, чтоб ускорить этот процесс, как могу. Тут немножко всё связано с большим пространственным разбросом, на сегодняшний день «Родина» имеет как бы два состава. Один базируется в Москве, а другой базируется в Тюмени. Иногда мы играем тюменским составом, у нас большая такая формация, в ней жизнь творится. Все музыканты, которые играли раньше — они, в общем-то, так и остались в составе «Родины», даже люди которые умерли... например Женя Махно. Его вакансия гитариста, конечно, останется как музыканта «Родины».
Я ещё хотел бы этим летом подготовить к изданию книгу стихов, афоризмов, коллажей, статей, интервью, текстов песен и её издать. Как первый том. А второй том — как я уже сказал — это книга под рабочим названием «Горизонты иллюзий». Это такое социально-метафизическое эссе о человеке и уровнях его заблуждений. То есть, наверное, прожив 50 лет, я не один раз сталкивался с ситуациями, когда абсолютно достоверное событие (как мне казалось) через некоторое время теряет свою чёткость, и под ней могут возникать иные планы, смысловые слои, и ты вынужден менять отношение... причем, даже если не хочешь этого делать, но из-за необходимости принимать мир таким, какой он есть. Естественно, делаешь усилие над собой и расстаёшься с иллюзиями.
— Что с переизданиями?
Ну, переиздания параллельно идут. В Калуге вот возникло предложение издать «Бхаведанту». Она уже подверглась длительной реставрации звука, приличные ребята и с большой ответственностью подошли к этому вопросу. Обложки были готовы...
[Однажды в Краснодаре хотели издать четыре акустики архивные. В том числе «Бхаведанту», два концерта в Москве и такой смешной концерт, самый неудачный по моему качеству исполнения (я там был взволнован, расстроен, находился в раздрае чувств). Но тогда в Краснодаре такая идея не удалась, хотя мы подготовили дизайн обложек.]
...Вообще, с Женей Герасимовым (такой друг, он же администратор сайта, он же один из соучастников творческой группы «Взаимный гербарий») мы, как правило, оформляем обложки только вдвоём. За исключением «Разговора, которого не было», который делали вместе с Владом. Я принимал участие. Я вообще всегда принимаю участие в дизайне своих обложек, потому что не могу до сих пор доверить, хотя был бы рад, если бы кто-нибудь постарался сделать иначе. Может от излишнего менеджирования себя. Хотя Владу в итоге я только советовал и принял участие в лицевой обложке. У нас там была проблема... сначала был вариант совершенно иной, сумрачный (на мой взгляд) и не отражающий дух.
Соответственно, как «Бхаведанта» издастся, я думаю, что эти ребята смогут издать хотя бы какую-то акустику. Вот, была качественно записана акустика в Туле. У меня там большие друзья — Grenade Surround. Хорошая получилась запись, именно сама по себе запись. Акустики все разные бывают, и трудно уловить, какая из них хороша (я особенно не следил за этим).
Пока (до пятой «Родины») других проектов по изданию не будет. Наверное, можно добавить, что сейчас я еду в сторону Москвы, и там есть договорённость об издании винильных пластинок «Цыганят» и того что сделали тогда с Летовым... Чтобы поставить точку на этом архивном времени, должны выйти четыре диска винильных за лето. Я так полагаю, что даже этих планов достаточно много для музыканта. 5-6 направлений — это практический максимум, который я могу себе позволить. И то, в общем-то, раздираешься направо и налево.
А в остальном... только на 2013 год. Я приложил усилие, чтобы мы собрались ещё раз и дали ещё одну серию концертов в тех городах, где мы не бывали. Так или иначе, я думаю, мы сможем побывать в Ростове, в Среднем Поволжье — Казань/Ижевск, возможно, захватим и Урал. Это последние места, где «Коммунизм» не играл. Возможно, я не скромен, но мне хотелось бы, поскольку «Коммунизм» был знаменит, чтобы концерты прошли на большей части Российской Федерации. Как-бы застолбить физическое присутствие, и тогда уже этот проект действительно превратится в архивный для меня, отойдёт на задний план истории (боюсь загадывать). Хотя удовлетворение и радость, которую я испытываю на концерте — наверное, я и в «Родине» не испытываю столько эмоций, чувств, как я испытываю в «Коммунизме». А уж по энергозатратам, лично для меня, я думаю, что может быть соизмеримо с теми силами, которые я тратил, выступая в «Гражданской обороне». Но и то, наши концерты тогда длились не больше часа, а в «Коммунизме» мы играем более полутора часов. И уж то, что мне приходится воплощать (а я использую и пластику, и движения), тонировать смысл песен какими-то фигурами, потому что, в общем-то, три статичных музыканта при таком проекте — для меня перебор, кто-то должен что-то делать, двигаться, менять отношения. Но это совершенно далёкая перспектива для 2013-го года.
Собственно говоря, кроме того чтобы жить здоровым, умным и весёлым, более вариантов нет. Уныние и по православию грех, и в нашей компании, сколько мы обсуждали... стоит тебе клюнуть носом, и ты начнёшь тонуть. А душой я молод, и тонуть не желаю.
Ну вот, общий круг моих горизонтов и возможностей на ближайшие полгода таков.
— Что, по-твоему, сейчас происходит в музыке?
У меня есть «набор» музыкантов, которые мне сильно понравились. Их много. Например, есть даже продолжатели, в той или иной степени, «Цыганят».
Я считаю, что музыка движется, идёт бурление. И у меня есть целая теория: постольку, поскольку Россия уже существует третий десяток лет, то, соответственно, целое поколение выросло именно в ней, а в стране тогда идёт музыка новая и талантливая, непопсовая, когда музыканты воспринимают землю, на которой живут, своей страной. Сибирская волна, когда возникла — это был рок-н-ролл советского времени, мы были люди советские всё равно. Оценивали куски действительности по-своему положительно или негативно, и, тем не менее, мы были плоть от плоти своё. «Народ, забывающий свою историю — он теряет свою силу». И когда случился переход в новую Россию, море музыкантов естественно тоже перешло, как-то адаптировалось в ней, и до сих пор существуют (взять того же Шевчука), но чтобы возникли другие музыканты, требуется, чтобы мир поимел новую свою традицию. Неважно, плохую, не очень сияющую, с оговорками на эстетику или праведность, но, тем не менее, только в этом мире возможно появление людей, которые отразят эту жизнь, которые обретут силу. И я полагаю, что в течение 5-10 ближайших лет, ребята, которым сейчас ещё возможно 13/15/18, начнут проявляться, потому как они будут помнить в своей жизни только Россию. И, так или иначе, СССР превратиться в отголосок, как наследие древних времён. В СССР плохо помнили, что происходило в царской России, это была история, другой мир, от которого, так или иначе, мы ушли во имя чего-то.
На сегодняшний день, в каждом миллионном городе есть по 200 групп, то в 10-миллионных их будет 2000, а по всей остальной России ещё добавятся тысяч пять минимум. То есть, из 7000-10000 групп в России чтобы не вышло что-нибудь талантливое и замечательное — это просто невозможно.
Кстати сказать, всё равно есть же пристрастия, и нам бы хотелось, чтобы и в нашем духе возникали музыканты. И их немало существует. Поэтому, у меня довольно позитивные ощущения к музыке... процесс двинулся.
Саратов, май 2012.